Александр Беатов - Время дня - ночь

— Значит вы, так сказать — свободный художник… Ну, тогда мне понятно… А то, я боялась, что вы могли оказать на Сашу влияние… У подростков, сами понимаете, психика — неустойчивая, хрупкая… Но ничего… Мы его вылечим… И вот ещё что… Вам профком ничего не поручал передать Саше?

— Какой профком?

— Заводской.

— Нет… Я ведь сам приехал… без профкома…

— Значит, вы ничего Саше не передавали…

— Нет… Ничего…

— Обычно все, кто навещают, привозят какие-нибудь гостинцы, разные передачи…

— Впрочем, да… Я передал ему книгу…

— Какую?

— "Князь Серебряный" Толстого…

Врач записала в карте: "Кн. Сер."- Толст."

Возникла пауза. Врач бегло просматривала свои записи. Бондаренко не решался ей мешать, спросить для проформы что-нибудь о самочувствии Волгина, и таким образом увести врачиху в сторону и задержать допрос.

"Это удачно вышло", — подумал он, — "Что я решил оставить Сашке книгу… Жаль, правда, что самому будет нечего читать на обратном пути в электричке".

Врач, видимо, вычислила то, о чём сейчас мог спросить дворник.

— Я предполагаю, что Саша серьёзно болен… — Она закрыла медицинскую карту, посмотрела Бондаренко в глаза. — Будем лечить… Я вам благодарна за то, что вы мне поведали… Мы поможем Саше поскорее встать на ноги…

— Скажите, какой вы предполагаете диагноз? — всё-таки спросил Бондаренко, и тут же испугался своего вопроса: ведь проявляя такое любопытство, он показывал, что интересуется, потянет ли диагноз заболевания на тот, который освободит Сашу от службы в армии. Чтобы замять это, он тут же добавил:

— Его друг Игорь, будет меня расспрашивать… Как вы думаете, когда Сашу выпишут?

— Диагноз пока устанавливается. Могу сказать лишь, что болезнь обратима. Насчёт сроков лечения — ничего обещать не могу. Всё будет зависеть от Саши. Полагаю, он пробудет у нас месяца четыре… Скажите, а вы часто выпивали с Сашей?

— Нет… Было, правда, один-два раза…

— А сами? Часто пьёте?

— Нет… Что вы! Я — только по праздникам…

— Не советую… Девяносто процентов наших больных — алкоголики, самых различных возрастов и с различными диагнозами. Особенно не советую это делать с Сашей, после его выписки… Ради него…

Дворник ничего не ответил. Поворотил головою по сторонам, вздохнул. Врач встала, давая понять, что аудиенция закончена. Протянула ему руку. Поднялся и Бондаренко. Как она и предполагала, ладонь его оказалась вялой и влажной.

Медсестра, находившаяся в соседней с кабинетом "Процедурной", проводила Сашиного приятеля обратно.

Оказавшись на улице, он спешно бросился раскуривать сигарету. Получилось только с третьего раза. Руки дрожали. После нескольких глубоких затяжек, дворник немного успокоился, направился к проходной. Сигарета быстро сгорела. За пределами больницы, он раскурил новую сигарету от старой. Бросил окурок к основанию бетонного забора, двинулся через лесопарк к железнодорожной станции.

"Пусть теперь попробует меня обвинять!" — подумал он, — "Как я здорово подыграл Сашке! Больной он или нет — а в армию теперь вряд ли возьмут… В психиатрии этот допрос, кажется, называется анамнезом — когда для установки диагноза снимают показания с родственников и знакомых больного…"

Дворнику было приятно, что он знает такое. Будет о чём рассказать своим знакомым. "Прокручивая" в голове "запись" только что состоявшейся беседы с врачом, он дошёл до перрона, дождался электрички.

В тамбуре из потайного кармана сумки он извлёк четвертинку, быстро сорвал с неё алюминиевую пробку, приложился к горлышку и опорожнил сразу половину.

Вместо закуски закурил сигарету. Ехать предстояло более двух часов. Решив поберечь водку, он скрутил из куска газеты некий род затычки, заткнул бутылку, поместил её в нагрудный внутренний карман куртки, раздвинул двери и вошёл в вагон.

Слева, у стенки с тамбуром, оказалось свободное место. Он сел, извлёк из заднего кармана брюк потёртый блокнот и стал перечитывать свой рассказ, под названием "Повесть о Сером Мыше". В последнее время он увлекался формалистическим направлением модернизма. Ему нравилось нанизывать слова друг на друга так, чтобы смысл сказанного едва улавливался и даже совсем пропадал, а авторские неологизмы и оригинально подобранная их парадигматика расширяла синтагматику, так что произведение росло как бы само из себя. Дочитав "Повесть о Сером Мыше" до конца и сделав несколько удачных поправок, углублявших оттенки, дворник отложил свою работу, чтобы приложиться ещё раз к бутылке.