Пол Боулз - Дом паука

— А что ты собираешься делать, когда это наконец начнется? — спросил он наконец.

— А что ты будешь делать? — парировал Мохаммед.

— Ana [41] Я? (араб.) ? He знаю.

Мохаммед посмотрел на него с сожалением и улыбнулся. Глядя на эту улыбку, Амар почувствовал, как в нем поднимается волна неприязни.

— Хорошо, я тебе скажу, что я собираюсь делать, — решительно произнес Мохаммед. — Я собираюсь делать то, что мне прикажут.

Хотел Амар того или нет, но это произвело на него впечатление.

— Значит, ты…

— Нигде я не состою, — прервал его Мохаммед. — Но когда придет тот самый день, каждый будет подчиняться приказам. Majabekfina [42] Обо мне не беспокойся. (араб.) .

Амар постарался не думать о сцене, которая могла бы последовать, решись он высказать мысль, вертевшуюся у него на кончике языка: «Даже богатеи, вроде твоего отца?» Произнести такое было бы серьезным оскорблением, даже в шутку. Затем, как и подобает истинному мусульманину, он на миг задумался о прелестях военной дисциплины. Ничто и никто, размышлял он, не может сравниться с государством, которое честно насаждает законы Ислама огнем и мечом. Быть может, Истиклал, добившись победы, вернет эту славную эру? Но, если партия стремилась к этому, отчего ж не говорила ни слова в своей пропаганде? Пока у власти стоял настоящий султан, партия толковала о богатых и бедных, сетовала, что не может издавать свою газету так, как ей того хотелось бы, и намеками критиковала монарха за мелкие просчеты или за всякие мелочи, которые он не сделал. Но с того самого дня как французы убрали султана, партия твердила исключительно о том, что его нужно вернуть. Однако если бы он вернулся, все опять стало бы как прежде, а подобное положение дел вряд ли устроило бы Истиклал.

— Yah, Мохаммед, — поинтересовался Амар. — Почему партия снова хочет видеть Сиди Мохаммеда Хамиса на троне?

Мохаммед недоверчиво взглянул на него и сплюнул в воду.

— Enta m'douagh [43] Ты спятил (араб.) , — с презрением произнес он. — Султан никогда не вернется, да и партии это не очень-то нужно.

— Но…

— Партия не виновата в том, что люди в Марокко — хемир, ослы. Если тебе это не понятно, можешь жевать жвачку, как и все.

Мохаммед лежал, откинув голову на камни, прикрыв глаза; казалось, он очень доволен собой. Амар почувствовал, как что-то резко кольнуло в сердце. К счастью, подумал он, Мохаммед не видит выражения его лица — вряд ли оно ему понравится. Отчасти его гнев был обусловлен личными причинами, но куда больше его задело то, что Мохаммед неожиданно открыл ему глаза на родину, позволившую горстке свиней-назареев заявиться и править его соотечественниками. Вместо дружеского согласия, кругом царили подозрительность, враждебность, мелкие свары. Всегда было так, и всегда так и будет. Со вздохом он встал и выпрямился.

Мохаммед сел и поглядел на другой берег. Крестьянский парнишка бродил среди камней, на которых была разложена его одежда, и ощупывал ее, проверяя, высохла ли она. Мохаммед, не отрываясь, следил за ним, глаза его сузились. Наконец он взглянул на Амара.

— Давай-ка сплаваем туда и позабавимся, — предложил он и, поскольку Амар не отвечал, добавил: — Сначала ты его подержишь, а потом я.

— Я лучше твою мать подержу, — ответил Амар, вложив в эти слова всю накопившуюся ненависть, они словно сами сорвались у него с губ.

Мохаммед вскочил.

— Kifach?! [44] Что? (араб.) — крикнул он. — Что ты сказал?

Глаза его вращались, как у безумного.

Теперь Амар глядел на него спокойно, в упор, хотя в сердце впилась тысяча игл и дышал он быстро.

— Я сказал, что подержу твою мать, если ты подержишь для меня свою сестру.

Мохаммед не верил своим ушам. И даже после того, как Амар повторил свои слова, так, что сомневаться не приходилось, он словно оцепенел. Нельзя было даже хорошенько замахнуться: они стояли слишком близко, почти вплотную. Поэтому Мохаммеду осталось только отступить, и он тут же потерял равновесие и упал на мелководье у самых камней. Амар прыгнул вслед за ним, всем существом ощущая, как завис в воздухе в тот момент, когда Мохаммед уже коснулся воды. Миг спустя он уже сидел верхом на своем приземлившемся на спину противнике, едва скрытым водой. Мохаммед рычал что-то нечленораздельное и пускал пузыри, стараясь приподнять голову. В этом месте было мелко, и он ударился головой о камни. Амар встал, Мохаммед поднялся на четвереньки, он был весь в грязи и все так же подвывал. Затем с диким криком он бросился на Амара, и оба вновь оказались в воде. На сей раз под водой, прижатая к дну, оказалась голова Амара. Галька, жесткие скользкие листья, гнилые щепки крутились перед глазами; мир превратился в хаотичную смесь воды и воздуха, тьмы и света. Он чувствовал, как Мохаммед всей тяжестью навалился на него, стараясь прижать к дну локтями, коленями и одной рукой вцепившись ему в горло. На миг расслабившись, Амар рванулся изо всех сил, и Мохаммеду пришлось ослабить хватку. Дважды Амар со всей силы ударил Мохаммеда в живот кулаком, и ему удалось приподнять голову над водой и глотнуть воздуха. Высвободив ногу, он хорошенько двинул коленом, чувствуя, как оно попало во что-то мягкое. Секунду спустя, оба уже стояли на ногах, нацелившись на лицо противника: глаза, нос, губы. Теперь все дело было в том, кто окажется более упрямым. Кулак Амара угодил точно в левый глаз Мохаммеда,