Вадим Давыдов - Год Дракона

– Я не могу ничего рассказать.

– Можешь, Платон. Если знаешь, то можешь. Я – твой шанс.

– Шанс?

– Да. Остаться человеком. Одним из нас. Перестать жечь свою душу. Расскажи мне, Платон.

– Хорошо, – он поежился, кивнул, снова отхлебнул из фляжки и протянул ее Елене: – Согрейся…

– Мне не холодно.

– Ты легко одета…

– Спасибо, Платон. Мне не может быть холодно. Я в порядке.

– А-а… Эта штука… А почему ты в очках? Или это тоже не очки?

– Да.

– Слышали мы про ваши чудеса… Только поверить в это сложно, пока своими глазами не увидишь… Почему же вы нас… их не размазали до сих пор?

– Потому что только жизнь на самом деле чего-нибудь стоит, Платон.

Янович молчал, пока не выкурил сигарету до самого фильтра. Елена не торопила его. И, только бросив окурок под ноги, он посмотрел на нее:

– Что ты хочешь знать?

– Где наши дети?

– Этого я не знаю. Знаю только, что они живы. Пока живы…

– Кто это? Лукашенко?

– Нет. Там замешаны русские и арабы. Я не знаю, что они затевают, Елена. Мне страшно. И это началось совсем недавно. Они просто включились, как-то странно и быстро включились. Это все сразу – и нефть, и бабки… Все сразу. Там крутится что-то страшное, Елена. И я не знаю, что это.

– Я так и знала.

– Что?!

– Я думала об этом.

– Садыков. Он сделал его начальником администрации, совсем недавно, буквально накануне всего этого кошмара. Он гебешник, российский гебешник, но как это может быть связано с арабами, я не понимаю.

– Но это связано.

– Это то, что я знаю, Елена.

– Неужели они собрались воевать с нами? Здесь? Боже, какая глупость…

– Ну, не такая уж глупость. По нашей земле вечно скачут кони и мчатся танки. То туда, то сюда…

– Тебе не хочется покончить с этим, Платон?

– Хочется. А что я могу?

– Это сложный вопрос. И я не отвечу тебе на него. Ты должен сделать это сам, как и все остальные… У тебя ведь дети. И внуки.

– Они в безопасности…

– Нет, Платон. Нет. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Пока мир стоит на такой грани, – никто.

– А он?

– Он бьется с этим, столько лет, Платон, и по-прежнему еще так мало людей, которые по-настоящему понимают…

– Но ты поняла.

– Конечно. Я поняла. Я люблю его, поэтому я поняла. Или сначала поняла? Не знаю. Неважно. Теперь уже неважно…

– Что ты собираешься делать?

– Я должна встретиться с Лукашенко и совершить обмен. Его жизнь на жизнь ребят. И всех остальных…

– Ты только за этим приехала?

– Нет. Есть еще кое-что. Очень личное… Об этом тебе лучше не знать.

– Он не поверит тебе. Он тебя убьет…

– Нет. Он будет знать, что я его шанс. И он предаст этих всех, как предавал прежде, – всех остальных. Я пообещаю ему жизнь, и он согласится. Потому что выбора у него нет. Если он не согласится, Дракон просто сожрет его.

– А так?

– А так… так он будет жить. Без власти, но жить.

– Дракон его уничтожит.

– Нет. Он не гоняется за теми, кто ушел у него с дороги. Он убивает только врагов. Только нежить.

– Ты сумасшедшая, Елена, – Янкович смотрел на нее с ужасом и восхищением.

– Да, Платон. Это заразно, – она улыбнулась.

– И ты сможешь…

– Смогу. Я его женщина, Платон. И мы с ним оба это знаем. И поэтому я могу то, что больше никому не под силу.

– Ты сумасшедшая, – повторил Янкович и потряс головой, словно отгоняя наваждение.

– Ты ведь поможешь мне?

– Я?!

– Ты. Позвони Лукашенко и скажи, чтобы он встретился со мной.

– Господи, Елена… Он убьет меня.

– Нет. Но если мы не осмелимся, мы все погибнем. Если мы будем сидеть и бояться… Мы должны встать, Платон. Все. И тогда, – даже если все рухнет, – мы останемся людьми. Потому что делали, что должны. И пусть случится, что суждено.

– Ты знаешь слова, Елена, – вздохнул Янкович. – Какие ты знаешь слова… – он снова отхлебнул из фляжки.

– Не напивайся, Платон. Ты нужен мне трезвый.

– Я не напьюсь, не бойся. Я тренированный и тяжелый. Это ты ничего не весишь… – Янкович посмотрел на Елену. – Вот я и пригодился тебе. Через столько лет…

– Разве что-то было?

– Конечно, – Янкович усмехнулся. – Не было ничего, и было что-то… Разве я согласился бы, если бы ничего не было?

– А ты согласился?

– Да.

– Ты сможешь уехать. Сразу после разговора с ним.

– Куда? Это моя страна…

– Если ты боишься… Пока это не кончится. Можешь побыть в Праге. Или Варшаве…

– Ты уполномочена решать такие вопросы? Ах, ну да, как же я мог позабыть…

– У нас нет бюрократии в общепринятом смысле, Платон. И я могу решить любой вопрос, особенно – пока я здесь…