Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

Когда Верена обернулась, она смогла увидеть в огне здание фирмы их семьи. Девочка часто поворачивала голову, всматриваясь в происходящее вокруг, и мать говорила:

— Никогда не забывай того, что ты сейчас видишь, детка!

— Нет, мамочка.

— Люди, которые подожгли дом, не злые. Злыми были мы. Мы пригнали их с родины и годами эксплуатировали.

— Да, мамочка.

— Сейчас они мстят за это. Мы начали эту войну и напали на их страны. Поэтому мы и едем сейчас ночью, поэтому мерзнем сейчас, поэтому и боимся. Недопустимо нападать ни на один народ. Нельзя начинать войну. Никогда не забывай этого!

— Нет, мамочка!

— Ты тоже, Отто.

Мальчик не ответил. Он спал.

— И русские солдаты, которые наступают, идут к нам не по своей воле. Не по зову сердца промаршировали они из Монголии, Сибири и Кавказа до Силезии. Они пришли к нам потому, что мы напали на их страну. Когда нападают, надо обороняться.

— Заткнись, сраная коммунистка, — закричала пожилая женщина, хромавшая рядом, крепко держась рукой за край фургона.

— Да, — сказал старый мастер, — лучше, если вы не будете так говорить, фрау Вилльфрид. Вы знаете, каковы люди.

Мастер был старый социал-демократ, знавший мать молодой красивой женщиной еще в то время, когда она только вышла замуж за Карла Хайнца Вилльфрида.

Карл Хайнц Вилльфрид ночью 23 января 1945 года находился уже в районе города Галле. На следующий день он двинулся на юг, в Баварию. Позже Верена узнала, что ее отец запасся фальшивыми документами; они удостоверяли личность врача Карла Хайнца Вилльфрида, который должен был обеспечить «Альпийскую крепость» бесценными медикаментами. Вечером 25 января он достиг Аугсбурга, задержался лишь на короткое время, чтобы запастись бензином, и поздним вечером поехал дальше по направлению к Мюнхену.

Мать Верены умерла в амбаре на окраине Кобурга. Уже утром перед их отправлением в путь у нее была температура. Мать молчала об этом и пыталась скрыть озноб, который охватывал ее вновь и вновь. Как только рассвело, появились штурмовики. Они расстреляли колонну. Люди и животные умирали, многие кричали перед смертью часами. Но не было никого, кто мог бы помочь им.

Снег был красным от крови. Оставшиеся в живых пешком поплелись дальше. Взрослые несли детей. И вновь появились штурмовики. Беженцы, на которых была объявлена охота, падали в грязь, в ручьи крови, на лед. Старый мастер подтащил Верену и Отто к себе и накрыл их своим телом. Мать Верены лежала рядом. Она задыхалась, ей не хватало воздуха. И все вдруг заметили, что она больна.

— Мы должны продвигаться дальше. В следующий район. Там будет врач. Вас нужно лечить, фрау Вилльфрид, — говорил мастер, когда закончилась воздушная атака и оставшиеся в живых поплелись дальше.

В следующем месте остановки колонны врача и свободной кровати не оказалось. Жители закрыли двери и окна перед беженцами. Несколько человек бросили в проходящую колонну хлеб. Верене удалось поймать ломоть. Одна женщина ударила ее по лицу. Верена выронила хлеб. Она держалась за разбитое лицо и стояла с закрытыми горящими глазами. Когда она вновь открыла их, женщина с ломтем хлеба была уже далеко.

И в следующем населенном пункте врача не было. И места для больной тоже. Мать уже бредила. Она больше никого не узнавала. Мастер отдал одному крестьянину золотые часы и пятьсот марок — все, что у него было. За это он получил убогую маленькую повозку и такую же убогую лошадь. Но ехать можно было только ночью, так как днем в небе все время кружили штурмовики. Мать Верены целыми днями бредила.

Наконец-то они оказались в предместье Кобурга. В амбаре они нашли себе убежище. Здесь должны были оставаться дети при больной матери. Мастер уходил на поиски хлеба, картошки, врача.

Верена пыталась попрошайничать. Она оставила Отто с матерью. В одном крестьянском дворе, где дверь открыл ей краснолицый крупный мужчина могучего телосложения, она попросила хлеба.

— Проходи в кухню.

Мужчина захлопнул дверь и сорвал с нее пальто и блузку.

— Он бил меня до тех пор, пока я не смогла уже обороняться. Потом сделал то, что хотел, — рассказывает Верена. — А потом выбросил меня на улицу с криком: «Здесь нет хлеба! Проваливай!»

Это был первый мужчина в моей жизни. Мне не было тогда и восемнадцати. Когда я вернулась в наш сарай, мама уже умерла.

Когда плачущая Верена сидела возле умершей матери, вернулся мастер. Он принес свеклу, хлеб и картошку. И нашел врача, пообещавшего прийти.