Джузеппе Д`Агата - Римский медальон

— Какую же оплошность я допустил, полковник?

Старик улыбнулся:

— Вы не захотели осмотреть мою коллекцию старинных часов. А это удар по самолюбию коллекционера. — Он мягко тронул Эдварда за руку. — Но я прощаю вас, молодой человек, потому что уверен — вы вернетесь сюда. Итак, до свидания, профессор Форстер.

— До свидания. Простите, если что не так.

Сворачивая вниз по лестнице возле квартиры номер 13, Эдвард опять услышал голос полковника:

— Профессор, позвольте совет. Сходите в кафе «Греко». — Глядя в приоткрытую дверь, старик улыбался ему.

— Как вы сказали?

— Кафе «Греко». На виа Кондотти, знаете? — Эдвард кивнул. — Сходите. Там вы найдете кое-кого, кто будет полезен вам. Еще раз до свидания, профессор.

Эдвард вышел в цветущий дворик — словно вернулся в реальность из другого измерения. Больше всего ему хотелось сейчас принять ванну и сменить белье. Но до кафе «Греко» было рукой подать. Он оставил машину возле дома и, провожаемый взглядом привратника, уже вернувшегося из бара, двинулся по виа Маргутта к площади Испании.

В фонтане-лодочке все так же плескалась вода, все так же стекал вниз разноцветный поток азалий по Испанской лестнице, и официанты уже расставляли на тротуарах возле кафе столики. Все было как всегда в этом Вечном Городе. Вот только Эдвард чувствовал себя уже другим человеком. Проходя мимо фонтана, он окинул взглядом лестницу, точно надеялся застать сбегающую по ней Лючию, но увидел только воздетые к небу, точно руки, две легкие колокольни церкви Тринита деи Монти.

Свернув на элегантно-золотистую, сверкающую вывесками дорогих магазинов виа Кондотти, Эдвард в своей мятой, несвежей одежде почувствовал себя неуютно. Однако слова, сказанные ему на прощание старым полковником, заставляли его идти дальше.

В десять утра в кафе «Греко» завтракали в основном завсегдатаи. Народу было немного. Эдвард прошел по небольшой анфиладе в дальний из трех залов. Никто не обратил на него внимания.

Он уже собрался уходить, как вдруг услышал, что из первого зала его зовут:

— Профессор Форстер!

Это был Пауэл, атташе по культуре. Одетый с иголочки, со свежей гвоздикой в петлице, розовощекий джентльмен восседал за одним из столиков первого зала в обществе молодой мулатки. Он поднялся навстречу Эдварду.

— Дорогой профессор, какая приятная неожиданность — вы здесь, в такое время… Присаживайтесь. Позвольте представить, это…

Но Эдварду было сейчас не до этикета. Едва кивнув девушке, он жестом остановил Пауэла:

— Извините, Пауэл, это хорошо, что мы встретились, я все равно собирался звонить вам. Дело не терпит отлагательств.

— Ну конечно, конечно, как вам будет угодно. Вот только провожу эту прелестную синьорину. — Он посмотрел на небритое лицо Эдварда и расслабленный узел его галстука. — Но что случилось? Грандиозное романтическое приключение?

— Я все расскажу. Выпью что-нибудь в баре и буду ждать вас на улице.

— Нет уж, подождите лучше тут. Может, заказать завтрак? Минутку, и я присоединюсь к вам. Посмотрите пока эти картины, тут есть кое-что новое.

Чтобы как-то унять не покидавшее его возбуждение, Эдвард начал разглядывать рисунки и живопись, украшавшие все стены кафе, постепенно все дальше проходя в глубь помещения.

Свет люстр отражался от мраморных столиков и мраморного пола. В глазах рябило от обилия картин, воздух вокруг Эдварда словно сгущался, и в какой-то момент ему показалось, что его задевают плечами тени великих завсегдатаев этого кафе, приходивших сюда еще в прошлом веке и бродивших, как он сейчас, по анфиладе из зала в зал. Испугавшись, что кошмар прошлой ночи может повториться, пусть и в какой-то другой форме, он тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Внезапно картина, висевшая в самом дальнем углу, привлекла внимание Эдварда. Подойдя ближе, он почувствовал, что пол — в который раз за последние сутки — качнулся у него под ногами. На портрете девятнадцатого века был изображен молодой человек. И он был почти как две капли воды похож на самого Эдварда. Под картиной висела медная табличка: «Марко Тальяферри. Автопортрет».

В полном замешательстве Эдвард рассматривал изображение; на той же стене, что и портрет, висело старинное, потемневшее от времени зеркало с потрескавшейся амальгамой. Отступив на шаг от картины, он увидел в зеркале свое отражение и понял, что его сходство с портретом поразительно. А там, где амальгама была повреждена сильнее, это сходство только усиливалось.