— И поэтому ты делала все эти ужасные вещи?
Она непринужденно пожала плечами.
— Ты даже не ощутила всего горя, даже не знала, что я существую. Ты хоть представляешь, что я почувствовала, когда впервые увидела тебя в тот день жизнерадостно смеющейся, будто тебе на все наплевать?
— Но это была не моя вина.
— Я пыталась достучаться до тебя, — настаивала она и похлопала себя по макушке. — Ты не могла этого не чувствовать и должна была ответить. Я тебя так любила, но годы шли, и я вырастила в себе презрение и обиду.
— Но я ничего не сделала, — повторила я. — Меня нельзя было ни в чем обвинить.
Она выставила вперед руки, ладонями вверх, и сказала как бы самой себе.
— Сначала я хотела, чтобы ты страдала, потом, чтобы ты вообще исчезла, но наконец поняла… Это же второй шанс для нас обеих. Теперь все снова может наладиться.
Я громко фыркнула от негодования, не желая верить собственным ушам.
— Просто так? И ты думаешь, что я прощу и все забуду?
Она, похоже, была очень озадачена, что я не соглашаюсь с ней. Для нее эта ситуация представлялась ясной, как день.
— Ты должна посмотреть на ситуацию моими глазами, Кэти. У меня ничего не было, у тебя было все. Но оказалось бессмысленным ненавидеть тебя или пытаться прогнать. Теперь я поняла, что мы не можем скрыться друг от друга, и больше нас никто не разлучит.
Что-то пошло не так, и ее слова серьезно пугали меня. Все, что она говорила и делала вплоть до этого дня, не убеждало в том, что она способна измениться. От навязчивого желания уничтожить меня она переключилась на какой-то удушающий собственнический инстинкт, который напрягал меня совершенно так же. И еще оставалась мама, которая будет переживать это неизвестно как.
— Маме был всего двадцать один год, — попыталась я объяснить. — Она не понимала, что делает. Никто не знал, что она беременна, и она была в депрессии…
— Почему ты до сих пор защищаешь ее, Кэти?
— Это как-то странно, — пробормотала я. — Человек, о котором ты думал, что знаешь лучше всех, и единственный в целом мире, кому можешь полностью доверять, оказывается совершенно другим. Кем-то, способным на невообразимые поступки.
— Разве мы все на самом деле то, чем кажемся, Кэти? У нас есть разные маски, которые мы надеваем для других людей, потому что боимся, что если они увидят реального человека изнутри, то мы им не понравимся.
Я собралась с духом, чтобы задать важный вопрос.
— Твои приемные родители… ты на самом деле не причинила им вреда?
Не знаю, улыбнулась она или это была игра света и тени.
— Они были просто отвратительными людьми. Ограниченными и самодовольными, без любви и радости, только одни страдания, покорность и воздаяние. Они оставили меня у домашнего алтаря, чтобы я молилась и стала лучше… у двух горящих свечей. Я открыла окно, и занавеска загорелась. А огонь разошелся так быстро…
Я закрыла глаза и беззвучно прочитала молитву, благодаря за то, что несчастный случай не был подстроен ею. Но остался еще один пожар, в доме священника.
— И с тех пор ты больше туда не возвращалась?
— Никогда.
Я отчаянно хотела ей поверить, потому что иначе оставалась только ужасная альтернатива.
— Мне кажется, это было предрешено, — несмотря на страх, медленно произнесла я. — Мы должны были найти друг друга и дать маме второй шанс.
— Да, у нас одна мать, — согласилась она, но ее голос звучал странно, будто она заранее репетировала эту реплику. — И этого никто не оспорит.
— И что мы будем делать?
— Я думаю, настало время нам навестить ее, Кэти. Вместе.
Мы с Женевьевой бок о бок ехали на заднем сиденье машины. Время от времени она на секунду засыпала от усталости, и ее голова склонялась мне на плечо. Я не отталкивала ее и разглядывала лицо мамы в зеркале заднего вида. Ее глаза были расширены от страха, и она не оглядывалась на меня. Только мне показалось, что все прояснилось, как понимание ускользнуло от меня снова, будто игрушечный кораблик, который волной унесло в море. Мы отправились вместе к нам домой, и я ожидала что-то вроде решающей сцены, но ничего не произошло. Мама не казалась исполненной любви или раскаяния по отношению к ребенку, которого она выбросила, и не пускалась в объяснения, почему смогла оставить только одну из нас, она просто была напугана и встревожена. Они с Женевьевой обменялись только несколькими фразами на пониженных тонах, мама тут же бросилась куда-то собираться и за несколько минут упаковала полную сумку еды, питья, свернула теплые одеяла и приготовила фонарь. Меня заставили надеть самую теплую куртку, плотные носки и обувь и усадили в машину, неизвестно зачем.
Читать дальше