Светлана Викарий - Вот моя деревня

— Если мамка наша видит нас оттуда, она точно довольна. — В сердцах говорила она брату. — Кто бы за тобой так ходил?

А Вовушка ругался последними словами и благодарности никакой не высказывал. Грозил, что не поедет отсюда никуда, мол, за его пенсию, приютит его кто-нибудь. Она пыталась объяснить, что все это непросто, никому он не нужен. Пьяницам разве, чтоб пропивать его пенсию. Так ведь прописка еще нужна, чтобы получать эту пенсию. Забыл что ли, как те охламоны в Черняховске в бывшей Вовкиной квартире тебя поимели… Теперь надо и куртку тебе покупать… в Сибирь все же возвращаемся, и теплые ботинки нужны.

Она даже испугалась… вот привезу его домой, окаянного, а он Славке наплетет что ни попадя… Испортит жизнь.

На Славку у нее только и была надежда. У Славки был дом. И она могла бы купить какую-нибудь халабуду на окраине, да и Маринка бы не оставила ее без помощи. Но деньги лучше оставить на старость. Это Надя, бывший бухгалтер, и поживший человек, очень хорошо теперь понимала. Пожить в радости хотелось остаток жизни, не думать о куске хлеба. Со Славиком.

Вроде, как ждал ее Славка, не обзавелся за годы ее странствия никакой бабенкой, а тех которые сами бегали к нему по своему бабьему делу, она готова была простить. Сама-то она была чиста перед ним, как белый лист бумаги. И по чистому этому листу хотелось ей написать последнюю хорошую песню любви. Ведь была любовь между ними, не молодыми уже людьми, но не перестарками. И сына она помогла ему вырастить, и ведь стал он называть ее мамой, и побратался с ее Вовкой кровью. По — мальчишески, но было ведь.

И по телефону, он говорил ей, как и раньше… Надюха… милка моя, астра-звездочка.

Вот и забоялась Надя, испортит, как пить дать, испортит брат жизнь ей. Сейчас вон что буровит. И с чего берет? Были женихи у нее здесь, в деревне, навязывались. Да мало ли кто мечтал пригреться в ее постели и попользоваться ее пенсией? Никого Надя не подпустила к себе близко. Только из куража подманивала. Но это простительно.

Вика объясняла ей, что Вовушка требует внимания, и это так свойственно инфантильной мужской натуре. И как же быть? Столько внимания, сколько уделяла ему сестра — ни одна женщина в его жизни не уделила.

— Он эгоист… И от этой своей беды и умрет. — Вдруг сказала Вика, отвлекшись от своего занятия — она расшивала перламутровыми бусинами свой любимый берет.

Как в воду глядела.

Надя стучала к нему в двери, потом в окно. Он не поднялся. Потом ей надоело, и она вернулась к Вике за ключом.

Вовушка, как будто спал в большом старом кресле, прикрытый одеялом, в трикотажной шапке на голове. Перед ним стоял недопитый чай и надкусанный кусок хлеба, намазанный маслом, лежал на тарелке. Было тепло — электрическая батарея грела эту единственную жилую в доме комнату. Разговаривало радио, диктор рассказывал о том, что миллионер Батурин не признавал своей вины, и его защищали аж четыре адвоката…

Ужасная догадка мелькнула в ее голове.

Умер! Умер! Бедный, бедный Вовушка….

Лешка получил сто тысяч за ремонт дома. Ему везло, хозяева снова оказались лохами. И гарантий не спросили и деньги дали наперед. Как ни старалась Виктория Николаевна уязвить его, сколько бы не рассказывала по деревне о его нерадивости и нечестности, а работа нашла его, здесь, же рядом с родным домом. Наверное, материными молитвами. А может, бесовским проворьем.

Часть из этих денег он отдал за смену проводки в доме, пришлось вызывать знакомого электрика из Черняховска, а остальные ушли за долги. Долгов за наркотики, накопилось много. Не отдашь сейчас, значит, не дадут в кредит. Он предпочел полностью рассчитаться. Мать просила дать на памятник Аркаше, заплатить за воду и электричество, — полгода было уже неплачено, Он не дал. Пообещал со следующей халтуры. Теперь он был уверен, что везенье его не знает препятствий. Всегда найдется дело для его умелых рук, и всегда найдутся люди, простота которых, хуже его воровства.

В материнском доме он давно уже не ночевал. Мать все время пилит, напоминает его обещанья, плачет об отце, да молится. Разве что поесть туда ходил. Этот дом мог находиться в полном его распоряжении до самого лета. Часть стройматериалов он уже перебросил через забор — пригодится. Весной он намеревался начать свой евроремонт.

А пока, он даже истребовал у хозяев за топку. Мелочь. А все же деньги. На сигареты и какое-то питье хватает. Василию с Елизаветой не с руки ходить за линию каждый день топить. Он поставил себе кушетку под теплым боком печи, принес из дома маленький телевизор. Без него он не мог заснуть. У него было все, чтобы чувствовать себя счастливым, особенно вечером, когда закончив нетяжелые свои труды, он ставил на табурет пепельницу с сигаретами, закуривал, и всем своим гнилым, больным нутром, предощущая великое блаженство, одну-две-три минуты ждал его, как первого поцелуя любимой девчонки… Потом он стаскивал с измученной ноги протез и погладив ласково свою многострадальную культю, аккуратненько впрыскивал в нее из шприца свое зелье.