Светлана Викарий - Вот моя деревня

Лобо звонил редко. Не более раза в неделю. Он задавал всего лишь один вопрос: Как дела? Она говорила: Очень хорошо. Я работаю. А он даже не спрашивал: Где? Вика стеснялась, будь она неладна, эта не ее работа, и успокаивала себя тем, что лучше Лобо ничего не знать. Хотя она помнила, что говорила Патрисия, работа эта нормальная для основного большинства не только иммигрантов, но и самих испанцев. В сфере чистоты трудилось огромное количество людей. В семь утра она выходила из дома, и через стеклянные двери подъездов видела, что там уже работают молодые испанки. Трут стекла, моют кафель. Дворники скребут асфальт. Но понимание этого все равно не успокаивало ее.

— Это гордыня. — Говорила Света, прочитавшая множество книг.

— Да причем здесь гордыня! У меня есть профессия, которую я люблю!

— В своей профессии, может быть, ты будешь работать не раньше чем через лет пять, когда у тебя будут документы. И то, скорее с русоязычными людьми. Испанцы к тебе, как психологу, все равно не придут. У них свои представления. А сейчас ты нелегалка. У тебя одна цель — выйти замуж.

Впервые за год пребывания в Испании она усомнилась в своих силах. Выдержит ли? И нужен ли ей брак с человеком, которому она должна быть благодарной за то, что он снимет ее страхи о будущей ничтожной русской пенсии, и, умерев, оставит ей свою? Ведь с ним надо жить, спать, заботиться о нем. А ей хотелось любить. Она могла бы полюбить Лобо. С Себастьяном она больше не встречалась.

Ее отношения с Лобо превратились в ритуал. Он забирал ее к себе, почти каждую пятницу. Собачка Негрита-Чернушка встречала ее радостным лаем.

Потом Лобо готовил тортилью и рыбу, запеченную в соли, они пили вино, смотрели телевизор, потом шли в постель. Их отношения внешне напоминали семейные. Утром он тренировался в спортивном клубе, а она им любовалась, пила чай с лимоном. Приятели по клубу с завистью поглядывали на довольного Мариано. Она читала в их глазах не только интерес к себе, но глубокое мужское любопытство.

У самого Мариано глаза были гораздо спокойнее, чем у его приятелей.

Она видела, что раздражает его, когда она пытается переставить вещи в его доме или хотя бы навести порядок. Нет, не бывать ей здесь хозяйкой, это было яснее ясного.

В воскресенье вечером, он увозил ее в Барселону, а на обратной дороге заезжал на ужин к брату.

И снова ровно в восемь утра, она нажимала кнопку звонка в квартиру Майте. Все внутри нее сопротивлялось, она заставляла себя переступить порог элегантного холодного дома. Света и это объясняла: У тебя отсутствует смирение.

Квартиру убрать было не трудно. Трудно было находиться в ней без дела те десять часов своей жизни, которые Майте у нее купила за 800 евро. Делать было нечего уже после одиннадцати. Она занималась испанским, с этой же целью смотрела телевизор, потом читала все дорогие журналы хозяйки. В «Лавангвардии» она читала некрологи, обводя карандашом цифру возраста усопшего. Рекордсмены, почившие в девяносто восемь и девяносто девять лет не были редкостью. Но она заметила, что с дистанции стали сходить довольно молодые мужчины 67–70 лет.

Она выходила на один балкон, поливала цветы, любовалась роскошью зеленых гор и возвышающими над ними пиками Тиби-Дабо. Белый купол обсерватории парил, как облако. Но сколько же можно этим любоваться!

Что я здесь делаю? Спрашивала она себя. За каким чертом я здесь торчу, в этой благодатной Испании? Зачем мне она, зачем эта бессмысленная, не моя работа? Не моя жизнь.

Потом она выходила на другой балкон. С шестого этажа было хорошо видно, как вальяжно раскинулась от моря до подножия невысоких лесистых гор красавица Барселона. Справа, сливаясь с горизонтом, голубело море, слева над крышами кварталов поднялась к небу монументальная Саграда Фамилия — божественное архитектурное творение гениального Антонио Гауди, закончившего свою жизнь на рельсах городского трамвая.

Но Лобо и не думал что-либо менять в их отношениях. Это означало, что его приватная жизнь принадлежала только ему. Он не хотел делить ее ни с кем. В их отношениях не было главного — душевного контакта, так молния запирается замочком и два элемента становятся единым целым. Они были всего лишь сексуальными партнерами, он скрашивал с ней свое одиночество, ему нравилось показывать ее в своем клубе, ощущать себя полноценным мужчиной. Она восхищала его, как женщина.

Когда они находились в постели, она верила его искренности. Но высокий экстаз медленно гас, как затухающая свеча, открывали глаза уже другие мало знакомые друг другу люди. Она разочарованная. Он вполне удовлетворенный, привычно отворачивался и крепко засыпал.