Жаклин Арпман - Орланда

Она вскочила.

— Не ходите за мной! — приказала она.

И ушла, не оборачиваясь.

Орланда смотрел ей вслед.

Он знал, что легко найдет ее, как только захочет, и подумал — сочтя себя очень великодушным, — что, возможно, стоит дать ей время переварить новости. Он решил отправиться к Полю Рено и вернуть ему книгу.

Порыв, сорвавший Алину с места, отнес ее вперед метров на сто, потом ее затрясло, и она с трудом добралась до дома. Альбера не было — на ее счастье, он весьма кстати собирался до десяти вечера быть на совещании. Она вошла со стороны улицы Мольера, машинально, почти не понимая, что делает, повесила куртку на плечики, поставила портфель на маленький столик у двери в свой кабинет и застыла на месте, не зная, что делать дальше. Время остановилось. Надолго. Потом в ее мозгу оформился вопрос: «Кто я?»

Самые простые слова — Алина Берже — не имели никакого смысла, потому что требовали уточнения: кто такая Алина Берже?

Наш век богат на серьезные долгие дебаты о проблеме идентичности, имени и фамилии недостаточно, речь заходит о таких восхитительных тонкостях, что порой бывает трудно уследить за сутью. Когда говорят я , кого имеют в виду? Если другой человек может заявить, что он — это я, где я — там или здесь? Каждый из нас железно уверен в своей самости и черпает в этой уверенности собственную стабильность. Алина пошатнулась, прислонилась к дверной раме и громко произнесла вслух сомнительный слог. Ничего не произошло. Она повторила Я — стенам, но они не отозвались ей эхом. Должна ли она была, говоря я , считать, что часть этого самого я обитает в другом теле? Но ведь произносить я можно только оттуда, где оно находится? Люсьен Лефрен уверяет, что он — такой же я , как она. Но артикулирует он это я другими губами — своими, а не Алиниными. Она глубоко вздохнула и заявила:

— Я есть я.

И ей показалось, что слова эти пусты.

«Он сказал «Я это вы» , но не «Я это я» . Кем он себя воображает? Вот о чем я должна была бы его спросить». «Я жил, подавленный, в тени, запертый в твоем страхе» — она прекрасно запомнила эти слова. Он что, считает себя частью нее самой, которую она держала взаперти? Тюрьма для себя самой? «Мне тридцать пять лет, я преподаю литературу, я живу с мужчиной по имени Альбер Дюрьё…» Слова, лишенные какого бы то ни было смысла только потому, что незнакомец заявил, что он — это она?

Да, он знал, что она разбила синий графин, и — Алина покраснела — был тактичен в разговоре о Морисе Алькере! Ладно, бог с ним, с графином! Вполне можно допустить — и это правдоподобная версия, — что служанка, бывшая в кухне, все видела и рассказала, но как быть с тайными движениями, совершаемыми в темноте, в укрытии из простыней и одеяла, за закрытой на ключ дверью, чтобы мама не узнала (она и не узнала!), — я потом отпирала дверь… Неужели я забыла, что рассказала кому-нибудь о мятных леденцах, нет, я точно никому не говорила! Да я и сама об этом забыла. Не то чтобы забыла — просто старалась никогда не вспоминать, слишком уж было стыдно».

Алина поняла, что чувствует себя лучше. «Всегда полезно поразмышлять, — сказала она и решила налить себе ванну. — Если повезет, я там усну».

Увы, этого не случилось. Сорок пять минут спустя Алина искала номер Люсьена Лефрена в телефонном справочнике: набрала, но линия оказалась занята. На тринадцатой попытке она сдалась.

Поль Рено так старательно изгонял Люсьена Лефрена из своей памяти, что был почти удивлен, услышав его голос из домофона. Он только что поставил поднос с ужином на стол в столовой — на сей раз это было холодное мясо — и теперь просто добавил еще одну тарелку.

— Это вы напрасно, — весело заметил Орланда, — у меня волчий аппетит, а поскольку вы хорошо воспитаны, рискуете остаться голодным.

— Обычно принято говорить: «Ну что вы, это ни к чему!» или: «Я всего на минутку!»

— Согласен. Но я несколько дней назад отказался от лицемерия. Это так приятно, когда тебя хорошо принимают, и я не вижу причин притворяться, будто мне это безразлично.

— Забавный вы человек…

Орланда был согласен с этой тезой, но не счел нужным задерживаться на обсуждении столь сложной по большому счету темы. «Муссон» поверг его в невероятное изумление, он не понимал, почему этот ужасный роман имел такой успех, а поскольку к его услугам были все знания Алины, он рассуждал долго, и стиль его рассуждений удивил Поля.