Жаклин Арпман - Орланда

— Значит, вы — телепат?

Орланда, не читавший «Тьму над падающей землей», изумленно уставился на нее:

— Телепат?

В этот момент он вспомнил о походе в книжный магазин Смита и расхохотался:

— Изумительное предположение! Вся проблема сводится к тому, чтобы выяснить, верите ли вы в телепатию, после чего мы займемся столоверчением. Жаль, что этот стол — не круглый.

— Вы не можете всего этого знать. Но знаете.

— Следовательно, я — это вы.

Алину пробрала внутренняя дрожь.

— Я был вчера вечером на улице Флоренции, потому что прекрасно помнил, что ты должна была там ужинать. Жельфюсы пригласили нас две недели назад, но ты уехала в Париж, и пришлось отложить все на неделю. Ты знала, что там будет Жаклин, потому-то и отправилась в английский книжный магазин за Мэрион Циммер Брэдли — она вечно жалуется, что никто не разделяет ее пристрастия к научной фантастике, и ты решила, что книга доставит ей удовольствие. Но в поезде книга была у тебя, — следовательно, я ее не читал, так что ты должна будешь дать ее мне. Уверен — мне она доставит куда больше удовольствия, чем тебе, — я не так рационален.

— Как вы можете быть мной? — пролепетала в ужасе Алина.

— Это проще простого: я покинул тебя в тот момент, когда ты пила «Бадуа», и переместился в красивого парня, который подошел к тебе за аспирином.

Если бы молодой человек — пусть даже и очень привлекательный — начал рассказывать то, чего никто не может обо мне знать, уверена, я начала бы трепыхаться и метаться в поисках приемлемых объяснений, но никогда не приняла бы идеи, что он — это я. Я чувствую, что Алина не слишком сильно сопротивляется, и это кажется мне странным — ведь она так рассудительна! Я не права. Не стоит забывать, что разделение свершилось именно в ней, она имела эту странную власть и употребила ее.

Правда, действовала она неосознанно, и теперь у нее этой силы нет. На вокзале Алина почувствовала боль, когда Орланда ушел и спустился в метро. Теперь, сидя перед вазочкой с растаявшим мороженым, она поражена, напугана, но боль, терзавшая ее много дней, ушла. Пусть она этого и не осознает, но облегчение влияет на ее настроение, за ужасом скрывается разрядка, тот изумительный покой, что всегда приходит к нам, когда отпускает боль. Она внимательно вглядывается в смеющееся лицо, глядит в легкомысленные светлые глаза и пытается размышлять.

Она едва помнила об аспирине. Алина собралась и вызвала в памяти образ какого-то парня, у него еще был больной вид — бледное лицо, жесткие, торчащие в разные стороны волосы. Неужели она, раздраженная чтением «Орландо», не просто вздохнула, не только подняла голову, но и сделала что-то еще? Вот он внезапно оказался перед ней и что-то говорит о головной боли. Она ничем не дала понять, что считает экстравагантным поступок человека, обратившегося за аспирином к незнакомой женщине, хоть и понимала, что это не совсем нормально. «Уверена, если бы я вдруг встала и подошла вон к тому господину за столиком напротив, который ест мороженое вместе с детьми, чтобы сообщить ему, что у меня болит голова, он бы просто обалдел, но не стал бы шарить по карманам в поисках аспирина, а отправил бы меня в аптеку на углу. Значит, для меня было естественным ответить?»

— Почему вы попросили аспирин именно у меня?

— Потому что ты всегда таскаешь его в сумке.

— Я не позволяла вам обращаться ко мне на «ты».

— А разве можно быть на «вы» с самим собой?

— Я не понимаю.

Орланда вздохнул:

— Если быть до конца честным — я тоже. Я не знал, что такое возможно, но, поскольку это случилось, смиряюсь с очевидностью. Я увидел перед собой этого парня и, пока ты корпела над несчастной Вирджинией Вулф, сказал себе, что он мне нравится. И тогда я ушел. Ты как будто ничего не почувствовала — во всяком случае, даже не шевельнулась.

Воспоминания возвращались.

— В то мгновение у меня возникло странное чувство. Это трудно определить, объяснить словами, я подумала о небольшом землетрясении.

— Вот! Ты утратила тогда самую ценную часть себя.

— Но я — все еще я!

В голосе Алины была задумчивость.

— Если ты вообще когда-нибудь была самой собой. Лучшее в тебе — это я.

— Ну и самомнение!

— Да ладно! Я жил — подавленный, в тени, запертый в твоем страхе, потом почувствовал гигантский прилив энергии и сбежал: есть от чего быть довольным собой.

В голове Алины роились вопросы: кто он? о чем он говорит? чего она не знала о себе? — но она отогнала их, понимая, что начинает ему верить. Алина испугалась. Не сойдя с ума, сказала она себе, трудно принять такую историю, но он знает, что я разбила синий графин. Конечно, если все это не галлюцинация и он вообще не говорил со мной о графине, тогда мне пора в психушку: что бы я там ни думала, все это остается в области невозможного. Нужно прекратить этот разговор: если я не сошла с ума в начале разговора, обязательно рехнусь в конце.