Владимир Шаров - Старая девочка

«Нет, ни с того ни с сего, — твердо заявил Корневский, — к своей семье я уже никогда не вернусь». — «Ну, это ваше дело», — хотел сказать Ерошкин, и тут вдруг Корневский всё понял. «А вам от меня, наверное, показания на Веру нужны? То есть вы, значит, за них мне освобождение предлагаете?» Так они, наконец, вышли к Вере.

«Хорошо, — продолжал Корневский, — я вам дам показания на Веру, только удружите, скажите неразумному, на черта она вам сдалась, или вы решили, что из-за нее план пятилетний завалили?» — «Берите выше», — в тон ответил Ерошкин. «Сталина, значит, убить пыталась?» — «Еще выше». — «А что может быть выше: социализм, что ли, свергнуть решила?» — «Вот-вот, — смеясь подтвердил Ерошкин, — здесь вы в десятку попали». — «Ну ладно, — снова повторил Корневский, — раз она на весь социализм замахнулась, дам я вам на нее показания, спрашивайте».

«Вопросы, — сказал Ерошкин, — в сущности, очень простые. Первый, как обычно, где и когда вы познакомились». — «Это сказать нетрудно. Познакомились мы в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году в Башкирии. Вера там учительствовала в местной сельской школе. Она тогда, несмотря на молодость, была то ли кандидатом в члены партии, то ли уже полным членом. Дело было в Осоргине — такое большое полурусское, полубашкирское село недалеко от реки Белой. Председателем райкома у нас был Ананкин, человек очень хороший, но вас он интересовать не должен, потому что в том же девятнадцатом году умер от прободения язвы. Незадолго перед моим приездом Веру выбрали секретарем райкома. Сам я работал в Уфе секретарем УКОМа, и меня послали в Осоргино для укрепления партработы. Соответственно, в Осоргине мы с Верой и познакомились.

Первым нашим совместным заданием, — продолжал дальше Корневский, — была поездка на дальний лесной хутор. Встретили нас там неприветливо. Всё же в самой большой избе мы собрали людей — в основном это были женщины, — чтобы сделать им доклад о положении в стране и рассказать об очередных задачах партии. Бабенки были озорные, и, пока я им объяснял, что для пробудившихся женщин-крестьянок наступила новая пора жизни, а Вера в свою очередь призывала принять сознательное участие в мероприятиях советской власти, они поочередно поворачивались к нам спиной и, нагнувшись, задирали вверх пышные юбки. Меня бабьи тылы, понятно, не смущали, но за Веру я слегка опасался. Однако она держалась очень хорошо. В итоге с полным правом я доложил в УКОМ, что мероприятие прошло успешно.

Позже в Осоргине я бывал лишь короткими наездами, Вера же работала не в самом Осоргине, а в другом селе, поменьше, километрах в пятнадцати на юг, так что пересекались мы нечасто и обычно всего на несколько часов. Впрочем, она мне нравилась, и, по-моему, ей тоже было приятно проводить со мной время. Потом она, кажется, заскучала. Она ведь была совсем молоденькая, и жить одной, без родителей, без дома, бог знает в какой глуши ей было трудно.

Она еще и год не проучительствовала, только что секретарем райкома была избрана, ясно, что как партийную ее никто и никуда бы не отпустил. Партийная дисциплина есть партийная дисциплина. Но Вера умненькая была, заявила, что хочет ехать в Москву, чтобы дальше учиться. В общем, хоть и со скрипом, вольную ей дали. Я в то время уже снова вернулся в Уфу, и мне говорили, что, когда Вера проездом в Москву попала к нам в город, она заходила в общежитие УКОМа, хотела со мной попрощаться, но не застала. Через год, как вы знаете, я пошел по военной части и из Орла, где служил, часто слал ей письма, адрес Вера мне оставила, звал к себе в гости».

Ерошкин хорошо помнил, что Вера писала об этом так: «В моем распоряжении был месяц отпуска, который я решила использовать для поездки в Орел, куда Корневский приглашал меня в каждом письме. Благо мне полагался бесплатный проезд.

Я уезжала в пятницу вечером поездом, который уходил с Курского вокзала. Провожал меня Григорий Федорович. Перед посадкой, уже стоя на подножке со своим почти пустым чемоданом, я его поблагодарила, поцеловала в щечку, не предполагая, какие надежды в его душу вселит моя шалость». Тут про себя Ерошкин отметил, что, наверное, надо привлечь к этому делу и Григория Федоровича, которого они как-то пропустили.

«Ну вот, — продолжал Корневский, — в Орле я встречал ее на перроне. Настроение было прекрасное, еще бы: приезжает женщина, которую я люблю, солнце, лето. Я приехал за ней на огромной блестящей машине, по-моему, ее еще у немцев отбили, невероятно мощная, с авиационным двигателем, „Изотта-Фраскини“. Отвез Веру в дом, где снимал комнату, сдал с рук на руки хозяйке, а сам поехал в полк. Накануне прибыли новые артиллерийские орудия из Италии, и дел было по горло.