Герман Кох - Летний домик с бассейном

Комик на кушетке шевельнулся. Приподнял голову, повернул ее. Посмотрел на меня. Я заметил испуг в его глазах.

— Марк, — сказал он, — что случилось?

Я попытался улыбнуться, но почему-то ощутил боль. Глубоко в челюстях что-то сухо щелкнуло.

— А что могло случиться? — спросил я.

Но я не мог больше себя обманывать. Смотрел на его волосатый зад. Знал, что волосатый зад ничего для меня не значит. Что такой зад вызывает у меня здоровое отвращение: тарелка плохой или испорченной еды, которую отодвигаешь от себя, борясь с тошнотой. Не прикасаться! Я «нормальный». Я думал о женщинах. Не только о Каролине или Юдит, обо всех женщинах. Это биология, учил нас профессор Херцл. Мужчина, который не смотрит с вожделением на всех женщин, похож на автомобиль, где нажаты сразу две педали — газ и тормоз. Такой автомобиль сперва начинает вонять горелой резиной, потом останавливается или загорается. Биология диктует, что мы должны оплодотворить как можно больше женщин. Мысленно я проделал тот же скачок, что и тридцать лет назад на лекции Аарона Херцла. Смогу ли я когда-нибудь излечить себя? Сумею ли, если общество объявит мои здоровые наклонности больными, убедить тюремного психолога, что «выздоровел»? Пожалуй, да. Но как только выйду на волю, в первые же двадцать четыре часа вернусь к своим давним привычкам.

Я не собираюсь поднимать себя на более высокий моральный уровень, чем мужчин, испытывающих влечение к маленьким девочкам. Это тоже биология. Мы смотрим на этих девочек с учетом продолжения рода: способны ли они в обозримом будущем обеспечить сохранение человеческого вида?

Но осуществить силу влечения — это другой шаг. Биология имеет свои системы предупреждения: у маленьких девочек все сигналы горят красным. Не надо! Держитесь подальше! Пока не сломали .

— Думаю, тебе лучше сесть, — сказал я комику.

Он сел, свесив ноги с кушетки, достал из брючного кармана белый платок, протянул мне.

— Держи, — сказал он и, подмигнув, добавил: — Он чистый.

— Sorry, — сказал я. Попробовал высморкать нос, но там было пусто. — Может, зайдешь в другой раз… или я дам тебе направление в службу скорой помощи.

— Можешь не рассказывать, но если хочешь, времени у меня сколько угодно.

Он развел руками. Я посмотрел на его круглое открытое лицо. И рассказал. Все рассказал. Опустил лишь некоторые детали. С учетом будущего. Прежде всего моих планов на будущее.

— И ты до сих пор не знаешь, кто это мог быть? — спросил он, когда я закончил.

— Нет.

— Черт побери, я бы этого подонка просто…

Он не договорил, да в этом и не было нужды. Я подумал о кастрюльке с мидиями: о мидиях, которые не открылись.

Стаканчик со смертельным коктейлем поставили на передвижной столик у койки Ралфа. Там же стояла недоеденная баночка фруктового йогурта с ложкой, лежали утренняя газета и биография Уильяма Шекспира, которую он читал последние недели. Судя по закладке, прочел меньше половины. Он попросил Юдит и сыновей на минутку выйти из палаты.

Когда они вышли, Ралф знаком подозвал меня поближе.

— Марк, — сказал он, взял мою руку, притянул ее на одеяло и накрыл своей ладонью. — Я хочу сказать, что сожалею. Я не… я никогда… — Он умолк. — Мне жаль. Вот что я хотел сказать.

Я смотрел в его лицо, одновременно осунувшееся и одутловатое, в его глаза, которые еще видели меня, а меньше чем через час уже не увидят ничего.

— Как… как она сейчас? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Марк… — Я ощутил пожатие его руки. Он пытался сжать мою руку покрепче, но я чувствовал, как мало у него сил. — Ты можешь передать ей… мои слова… те, что я сказал тебе?

Я отвел взгляд, без труда высвободил свою руку, сказал:

— Нет.

Он тяжело вздохнул, на миг закрыл глаза, потом снова открыл.

— Марк, я долго колебался, рассказать тебе или нет. Думал: наверно, я вообще последний, от кого он готов услышать такое.

Я посмотрел на него:

— Ты о чем?

— О твоей дочери, Марк. О Юлии.

Невольно я бросил взгляд на дверь, потом на стаканчик возле койки. Ралф заметил, куда я смотрел.

— В конце концов я решил, что ты должен узнать. Возможно, с опозданием, но я и сам узнал не так давно. Если точно, несколько недель назад.

Долю секунды я думал, что он хочет рассказать мне что-то о Юдит: например, что ему известно про нас, что она во всем ему призналась и теперь он желает нам счастья. Но в следующий миг до меня дошло, что он отчетливо сказал: о твоей дочери. О Юлии .