Грегуар Поле - Неспящий Мадрид

— Ага, у меня здесь выставка.

— Но как ты сюда вошел, а? Подмазал секретарш?

— Угу.

— Серьезно?

— Я им все объяснил, показал фотографии, где мы с тобой вместе в Оксфорде. И они на это клюнули? Мы ужасно хохотали, и они согласились запереть меня здесь при условии, что я оставлю им одну фотографию.

— А что тут смешного?

— Это та, где мы играем в карты, в дым пьяные, на кухне моей тети.

— Черт!

— Ты помнишь?

— Где мы голые?

— Угу.

— Ну ты даешь! Завтра ее увеличат и расклеят по всем коридорам. А тебе смешно.

У Эдварда занятная манера смеяться. Рот открыт в широкой улыбке, глаза навыкате, лицо неподвижно, а губы как бы натянуты на круглые ровные зубы.

— А что ты мне устроил, спятить можно, я просто обалдел.

— Да я заходил с утра, мне сказали, что ты будешь вечером.

Эдвард расстегивает ремень, пуговицу и спускает брюки. Расшнуровывает ботинки, снимает их и переступает через штанины. Сидя в одних трусах — голые ноги в рыжей поросли, — и носках, он поворачивает голову к Федерико, показывая на брюки и ботинки:

— Прикинь, как я подготовился?

— Умно, ничего не скажешь. Я купился.

— Конечно, в моих обычных шмотках не сработало бы. А кто такой этот Бедельман?

— Да легавый один нарывается. Я хочу уделать его в сегодняшней статье, думал, он пришел торговаться.

— Отлично.

Эдвард уже надел свои широкие красные брюки и сине-бело-красные кроссовки.

— А Альваро — это кто?

— Старый кореш. Ты его не знаешь? Я ведь наверняка тебе о нем говорил. Друг детства. Надо же, вот сейчас о нем вспомнил… Сто лет его не видел. Слушай, Эдвард, давай по… Хотя ты, америкашка, наверно, уже поел.

— Нет, я подстраиваюсь под здешнее расписание. У меня живот подвело, но я еще не ужинал.

— Тогда поужинаем сегодня вместе. И я все-таки позвонил бы Альваро. Пусть сегодня будет вечер друзей, настоящих корешей, а не паблик рилейшенз, соберу уж всех. Идет?

— Нет проблем.

Эдвард заканчивает одеваться. Федерико открывает компьютер.

— Слушай, ты здорово загорел, хоть и рыжий.

— Угу, я делал репортаж в Андах две недели назад.

Федерико садится, открывает файлы.

— Может, ты хочешь сесть в свое кресло?

— Нет, сиди, мне и здесь хорошо. Ты не против, если я поработаю, пока мы будем болтать? Мне осталось всего ничего, несколько колонок для завтрашнего номера.

— Валяй, мне это не помешает.

— А! Я его ждал, вот и он!

— Кто?

— Твой американский акцент. Вот сейчас я его услышал. Ты молодец, просто молодец.

— Ну, как поживаешь? Все фотографируешь, как я погляжу. Ты был в Андах?

Эдвард, в сине-сером спортивном свитере, красных брюках и трехцветных кроссовках, сворачивает новую сигарету, а Федерико время от времени поднимает глаза от компьютера, чтобы посмотреть на собеседника.

— Я там снимал пейзажи.

— И как, удачно?

— Да, но после пейзажей, знаешь, хочется чего-то более интимного, более человеческого. А вообще, из этого, знаешь, книгу сделают. Проект еще неясный. Может быть, с текстом.

— Документальную?

— Нет, скорее tea-table-book [47] Легкое чтение (англ.). , коротенькие легенды или стихи. Хотят обратиться к тамошнему автору.

Пальцы Федерико летают по клавиатуре, и на экране, как по волшебству, появляются строчки текста, они бегут, растут, движутся, мчатся, спотыкаются о невидимые поля, возобновляют свой бег и, пока их автор беседует, складываются в три одинаковые плотные колонки.

— А здесь ты эти фотографии выставляешь?

— Нет, здесь другие. Это старый замысел. Я сделал цикл фотографий два года назад здесь, в Мадриде, и отобрал из них для тематической выставки.

— Что за тема?

— Городские виды, снятые снизу вверх, верх фасадов с тротуара, небо, все как бы с детского роста. Там немало удачных.

— Надо же, я как раз пишу про Альмодовара, он снял город с неба для титров будущего фильма. Обратная перспектива, прикинь.

— Угу, в последнее время я делаю нечто подобное, виды Мадрида из окон. Немножко в духе Кайботта [48] Гюстав Кайботт (1848–1894) — французский живописец и коллекционер, представитель импрессионизма. , знаешь.

АЛЬМОДОВАР В НЕБЕСАХ

Вчера во второй половине дня можно было встретить на улицах города детей, идущих, задрав голову, и только чудом (дети — мастера на чудеса) не натыкающихся на прохожих и фонари. Впрочем, не только детям было интересно, что же делает этот вертолет, который висел над Мадридом много часов, почти не двигаясь.