Роберт Уильямс - Корень всех зол

Когда он наконец наступил, я вскочил утром, готовый выбежать на улицу и помчаться на своем велике так, чтобы ветром взъерошило волосы, затем поднять его на дыбы, резко затормозить на гравийной дорожке за домом, брызнув щебенкой из-под колес. Но так сразу не получилось — сперва мама усадила меня за стол, завтракать.

— Чем быстрее съешь, тем быстрее получишь свой подарок, — сказала она.

Я заработал челюстями изо всех сил, вгрызаясь в тост, а она пока, сидя напротив, настраивала фотоаппарат. Мне следовало что-то заподозрить, уже когда она с ним в руках отправилась за мной в холл, где стоял накрытый велосипед. Я начал приподнимать чехол и застыл на полдороге, увидев новенькие антрацитово-черные шины, серебристо поблескивающие спицы и сияющую алым раму. Ни пятнышка ржавчины, ни царапин, ни наклеек — все безупречно. Я таращился, наверное, с минуту. Мама наконец не вытерпела: «Ну что же ты, Дональд!» — и сама стащила ткань до конца, открыв ярко-красный новехонький «Рали». Я стоял как громом пораженный — таким она меня и сняла, с круглыми от удивления глазами, будто я невесть что узрел. Следующая фотография была сделана, видимо, немного погодя — на ней я уже слегка пришел в себя и гордо держу мой собственный новый велосипед за руль, улыбаясь до ушей.

Конечно, все ребята моего возраста давным-давно раскатывали на великах. Отчасти поэтому и мне так хотелось попробовать. Я смотрел, как они проносятся туда-сюда по улице, мчась наперегонки под окрики соседей и гудки машин. Выглядело это ужасно весело и здорово. Но мне как-то не приходило в голову, что ездить на велосипеде нужно уметь, что надо этому еще научиться. Я просто видел пролетающих мимо моего окна мальчиков и девочек и хотел так же, думая, что достаточно сесть в седло, и дело в шляпе. Так что первый восторг от подарка быстро сменился разочарованием — я понял, что совершенно не умею с ним обращаться. Я вывел велосипед на дорожку за домом, сел на него, а что делать дальше — не имел ни малейшего понятия. Подняв одну ногу, я поставил ее на педаль, затем поднял вторую, но первая в тот же момент очутилась опять на земле, не давая мне упасть. Так повторялось минут, наверное, двадцать. Поехать казалось чем-то таким же невозможным, как вдруг взять и полететь. Я вернулся в дом и спросил маму, как это делается, однако та лишь пожала плечами — ее участие в чуде было окончено.

После обеда я догадался вытащить велосипед на дорогу перед домом и, отталкиваясь от бордюра левой ногой, нажимать на педаль одной правой. Так мне удалось хоть немного продвинуться вперед — уже достижение. Осмелев, я начал делать пару вращений педалями, приподнимая и вторую ногу — я ведь знал, что в случае чего бордюр рядом. К концу дня я кое-как, вихляя рулем, проезжал те же два оборота, но уже без поддержки. Я торчал на улице, пока с гудением не зажглись фонари и мама не затащила меня домой. Я буквально повалился на кровать, зато знал, что здорово продвинулся по сравнению с тем, что было утром. К вечеру следующего дня я преодолевал, хоть и не совсем по прямой, добрых несколько ярдов. Как разворачиваться, я пока не представлял; если мне надо было ехать в противоположную сторону, приходилось слезать и передвигать велосипед. Но со временем пришло и это. Великий был момент, когда мне наконец удалось сделать полный круг, не касаясь ногами земли!.. Я отправился на пустырь, в который упиралась дорожка у нас за домом, и поехал, так медленно и постепенно выворачивая руль, что окружность в итоге получилась размером с площадку для крикета. Уверившись в своих силах, я заворачивал все быстрее и круче, пока не закружилась голова и не пришлось сесть на землю, дожидаясь, когда пройдет. Две недели спустя я умел с шиком резко тормозить и вставать «на козла» не хуже любого другого.

Все лето я буквально не слезал с велика. Уезжать далеко мне не разрешали, так что в основном я болтался вверх-вниз по дороге, не дальше шестьдесят пятого дома, да на пустыре за домами. Что случилось с велосипедом потом, точно не знаю — с собой в Рейтсуэйт мы его не повезли, но чтобы он остался там, в Клифтоне, я тоже не помню. Правда, его забирали в полицию — может быть, так и не вернули. Может, он так и стоит где-нибудь среди других улик, покрываясь пылью и ржавчиной, с выцветшей биркой на руле.

Будь я сейчас в Айове, встал бы спозаранку, выгулял перед работой собаку, позавтракал бы с Люси — яичница, кофе, апельсиновый сок. Потом сел бы в свой пикап и отправился в магазин. Там отворил бы дверь в пахнущий нагретым деревом и пылью зал, сделал бы себе еще кофе и взялся за счета на кассе. В полицейском участке Рейтсуэйта таких приятных запахов не водилось. Мы сидели впятером — двое полицейских, человек в костюме, мама и я — в маленькой, очень жаркой комнате. Вопросы задавал один из полицейских.