Роберт Уильямс - Корень всех зол

В библиотеке мне сказали, что нужно доехать автобусом до местечка, которое называется Хетерсби, а оттуда — мили три пешком. Вообще-то в основном туда ездят на машине. Автобус тащился еле-еле, петляя зигзагами между деревушками и поселками и простаивая на каждой остановке минут по десять, хотя почти никто в него не садился. Наконец водитель повернулся ко мне и буркнул:

— Приехали, Хетерсби.

Стоило мне только выйти, как я увидел то, ради чего сюда приехал. Пропустить это сооружение было сложно — оно одно возвышалось над горизонтом такой громадой, похожее на исполинскую спутниковую тарелку. Снизу его поддерживали ажурные металлические конструкции, из центра прямо в небо торчала антенна. Телескоп Пилчарда, наконец-то я до него добрался. На телескоп он не походил совершенно. Я зашагал вперед.

Оказавшись у входа, я миновал парковку и по знакам добрался до бюро экскурсий. Я взялся за ручку двери, но та была закрыта. Появившийся мужчина в форменной куртке и с рацией сказал мне, что они работают только до пяти; можно просто пройтись до основания телескопа и обогнуть его вокруг по дорожке. Ворота запирают в восемь, так что у меня есть сорок минут. Он показал мне, куда идти, и я двинулся в ту сторону.

Так поздно никого из посетителей уже не было. Я стоял в одиночестве, задрав голову вверх. Вдоль дорожки торчали выцветшие щиты, рассказывающие о Томасе Пилчарде и названном в его честь телескопе, я задерживался у каждого, однако не мог ничего понять — слова просто отказывались складываться во что-то осмысленное. Я вновь взглянул на телескоп, но перед глазами у меня был только лежащий в карьере Джейк. Ноги у меня подогнулись, и я опустился на скамейку. Вскоре где-то захрипел громкоговоритель: «Через десять минут мы закрываемся, просьба к посетителям покинуть территорию». Я осмотрелся по сторонам и заметил невдалеке дощатый сарайчик под деревьями. Укрывшись за ними, я стал ждать. Через несколько минут появился охранник с рацией. Прошел, насвистывая, по дорожке, свернул к будке и заглянул внутрь. Возвращаясь обратно на тропинку, он нагнулся и поднял из травы маленького плюшевого мишку, повертел в руках, сунул в карман куртки и удалился. Лязгнули ворота, заработал двигатель, донесся шум отъезжающей машины.

Переместившись в сарайчик, я уселся на пол и стал смотреть на телескоп, огромный и безмолвный. Где-то там, высоко-высоко, заканчивалось небо и начинался космос со звездами и планетами. Где-то там вращался вокруг своей оси Нептун — так же, как и всегда. Понемногу опускались сумерки, темнело — сперва постепенно, потом громадный силуэт телескопа начал стремительно исчезать из виду. Заснул я куда быстрее, чем думал, но спал плохо — мне виделись падающие и искалеченные дети. Утром, разбуженный пением птиц, я чувствовал себя еще хуже, чем после того, как мне сказали о смерти Оливера Томаса.

Наконец появился охранник, вновь обошел вокруг телескопа по дорожке и минут через десять отпер ворота. Через полчаса начали прибывать посетители. Первыми оказались мужчина с маленькой девочкой, которую он держал за руку. Они подошли к охраннику, и мужчина принялся что-то объяснять, поглаживая застенчиво молчавшую девчушку по голове. Охранник нагнулся и, достав из кармана мишку, протянул ей. Та, просияв улыбкой, схватила игрушку и прижала к груди, покачивая. Взрослые засмеялись, пожали друг другу руки, и отец с дочкой, по-прежнему крепко обнимавшей мишку, двинулись обратно к парковке. Я подождал, пока появились еще посетители, выбрался из будки и зашагал к выходу. Никто не обратил на меня внимания, и я, миновав ворота, пересек парковку и вновь оказался на дороге. Куда идти дальше, я не знал.

Зачем я вообще выпросил у мамы этот велосипед? Обычно я не приставал к ней с подобными вещами и не капризничал, знал, что дорогие покупки нам не по карману. Много мне было и не надо — я воспринимал как чудо уже то, что можно набрать в библиотеке целую сумку книг, причем совершенно бесплатно. Все изменилось, когда в семь лет я решил, что мне непременно нужен велосипед. Я понимал, что шансы невелики, что у нас, скорее всего, нет на него денег, но я никогда еще ничего не хотел так сильно. Я только о нем и говорил, так что мама напрягалась уже от одного этого слова. Видимо, она поделилась с кем-то из знакомых, потому что однажды после обеда мы отправились в дом другого мальчика, постарше, и мне предложили попробовать сесть на его велосипед — подойдет ли он мне. Велосипед был для меня великоват, даже если опустить седло до упора, и все же не настолько, чтобы отказаться вообще, тем более что просили недорого. Мама сказала, что мы берем, но велосипед остался пока за закрытой дверью гаража — я должен был получить его только в свой день рождения. Меня заранее распирало от восторга — грязные, засаленные наклейки на раме и потертые ручки не имели никакого значения. Старый, слишком большой — все неважно. Велосипед, настоящий велосипед будет моим! Я наконец перестал донимать маму и только с нетерпением ждал дня рождения — сильнее, чем всех предыдущих.