Как ей удалось столь точно смастерить все эти крошечные предметы по моим описаниям? Сколько часов она изображала эту патину, эти грязные тени вокруг раковины, кашу из песка и мазута на картонном или наждачном полу, который не отличишь от бетона? На матовой крышке рояля переливаются блики заката — непонятно, что за материал, виден лишь эффект. Даже «шевроле-импала», популярная игрушка шестидесятых годов, которую и теперь легко найти на барахолках, кажется настоящей, изношенной и бесповоротно ржавой с ее разбитым ветровым стеклом, с гнилым днищем и с фигурками чаек из мастики на задних крыльях.
Все предметы мебели, да и вообще все детали приклеены, не считая шины, которая победно громоздится на мойке, и выхлопной трубы поперек кровати. Они наверняка отвалились по пути. Но даже эта случайность кажется естественной, то есть умышленной.
Упершись лбом в плексиглас, наслаждаясь игрой перспективы и кропотливостью работы при свете крошечных лампочек у основания полок, я разглядываю клавиши рояля, и они как будто двигаются. Я тщетно искал это чувство, когда перечитывал «Принцессу песков», и вот Карин вернула мне его, потратив немало часов, чтобы материализовать мои слова, воплотить их в предметах, в объеме, в обмане зрения.
Еле слышное ворчанье электросчетчика мало-помалу превращается в шум ветра, шорох волн и гудение вентилятора — в звуковые приправы, которыми я сдобрил сцены встреч Санди с рассказчиком в старом гараже. Теперь я понимал, отчего Карин так расстроилась, узнав, что роман окончен, — ведь макет, сделанный как памятка для меня, эта попытка управлять моим пером на расстоянии, видеть, как мои замыслы обретают плоть, воображать, как мои персонажи живут в воссозданной ею декорации и системе ценностей, — все разом устарело, обесценилось. Если бы моя новая книга и впрямь была закончена, домик с плексигласовой крышей уже ничего не мог бы мне дать. Он превратился бы в ненужный черновик.
Я хватаю листок, спешу убедить ее в обратном, клянусь, что ее подарок дал мне толчок, вернул меня на путь истинный. Теперь я понял, почему этот роман оставил у меня чувство незавершенности, понял, что многие главы придется изменить, что я ушел в сторону от сюжета, выскочил за рамки и вот вернулся, благодаря ей.
Перечитывая письмо и заклеивая конверт, я дрожу от волнения, и мне с трудом верится, что все это ложь.
* * *
Я снова выхожу на улицу, в ночь, чтобы она успела получить мое письмо до отъезда в Брюгге. Пусть сейчас же узнает мою реакцию, пусть успокоится. Я прямо слышу, как все это время после нашего расставания она изводит себя упреками, воображает мое недовольство. Да нет же, Карин, я не увидел в этом ни грубого вторжения, ни торжества формы над содержанием, ни победы материи над образами, рожденными авторской фантазией. Это гараж, потерянный мной и обретенный в трехмерном виде, и как я мог подумать, что вы исказили мою идею и посягнули на мою творческую свободу? Не знаю, с какими писателями вы общались до меня, но могу вас уверить, что я не из той породы.
Улица Леон-Гро укрылась в тени небоскреба китайского квартала, двенадцатый дом невысок, верхний этаж наглухо заложен стеновыми блоками. Горит лишь одно окно — на четвертом этаже. В холле, загроможденном обломками стиральных машин и велосипедами без колес, я отыскал фамилию ее друзей «L.B. Huygh» на почтовом ящике. Он был под зявязку забит газетами и счетами. Я засомневался. Неизвестно ведь, какой у них этаж.
Я вышел из подъезда с письмом в руке, перешел улицу и стал вглядываться в силуэт за шторами, на четвертом этаже. Свет погас. На углу грузно разворачивался мусоровоз. Свет опять зажегся. Я вошел в телефонную кабину с треснувшими стеклами, подождал, пока пыхтение мусоровоза стихнет вдали. Вытащил клочок бумаги, который так и лежал в кармане куртки, набрал номер ее мобильника. После второго гудка услышал неприветливый голос:
— Wat is er aan de hand [37] В чем дело? ( голл.).
?
— Это я.
— Ришар? Вот уж не ожидала, — голос тут же потеплел.
Я прищурился, чтобы разглядеть наконец, она ли это маячит наверху, за тюлевой занавеской.
— Я вам не очень помешал?
— Вы из автомата?
— Да, внизу, под самым окном.
— Под вашим?
Ее голос заглушали какие-то шумы, а мой отдавался неприятным эхом.
— Нет, под окном ваших друзей. Но вам не обязательно спускаться: можно поговорить и так, если хотите…
— Вы на улице Леон-Гро?
Женский голос рядом с ней сообщил, что бар располагает большим ассортиментом горячих и прохладительных напитков. Я отвел взгляд от чужой шторы с разочарованием или с облегчением, сам не пойму.
Читать дальше