Я купил стул, складной стол, настольную лампу и электрообогреватель, чтобы писать здесь ответы Карин. А она молчала уже одиннадцать дней. Неужели мое последнее письмо встревожило ее, смутило, оттолкнуло? А может, я сам этого хотел в глубине души? Хотя почтовый ящик пуст, студия заполняется, конечно, я не предполагал такого развития событий, но даже если Карин исчезнет из моей жизни совсем — пожалуйста, не больно-то и хотелось. Пусть будут не две женщины, а две квартиры. У меня будет тайный приют, который разделит пополам мое одиночество. Железное кольцо с ключами от улицы Лепик оттягивает левый карман брюк, кожаный брелок на связке с авеню Жюно болтается в правом, они уравновешивают друг друга, возвращают мне веру в себя и защищают от окружающего мира.
Я сумел вернуться в газету. Вытерпел и соболезнования, и сетования на судьбу, и неохотные приглашения поужинать, «если мне станет совсем одиноко», — словно как раз теперь мне понадобилась такая поддержка, а не раньше, в те полгода, когда Доминик была в коме и когда любое дружеское участие, способное поддержать во мне призрачную надежду, так бы мне помогло. Но все это ерунда. Их дежурное сочувствие разбивалось о мои благодарные улыбки, мои «спасибо, не стоит» и «все хорошо». Я лишь наполовину был там. Рука в левом кармане нащупывала ключи от другой жизни.
Наверное, мое настроение изменилось после похода в управление коммунальных услуг. Я принес туда письмо на официальном бланке газеты. В нем Фредерик Ланберг давал разрешение снимать с его личного счета средства для оплаты счетов Ришара Глена, на имя которого был заключен контракт. Реквизиты прилагались. Я постарался одеться поскромнее: серый костюм в стиле Магритта, купленный в «Тати» четыре года назад специально для общения с налоговым инспектором. Я держался достойно, как в тринадцать лет, на первых вечеринках, где мои тергалевые брючки и нейлоновая рубашка резко контрастировали с джинсами остальных ребят. Когда сотрудница управления попросила у меня удостоверение личности, я горестно потупил взор и пролепетал, что обо всем позаботится газета мсье Ланберга. По телевизору вот уже три дня показывали нелегалов, разбивших лагерь у Нотр-Дам. Выдавив ту же натянутую улыбку, что и агент по недвижимости, принявший нас за влюбленную парочку, она протянула мне бланк на подпись. Рука моя почти не дрогнула.
— До свидания, мсье Глен.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Было очень стыдно за этот плохой спектакль, за фальшивые жесты и неубедительную походку. Я спиной чувствовал ее взгляд — конечно, она видела меня насквозь. Зато отныне существование Ришара Глена можно подтвердить документально.
На ужине в «Интералье» мои коллеги по жюри проявили чудеса деликатности. Дюкен с робкой ободряющей улыбкой сдавил мне правое плечо. Гимар помял левое. Ленц похлопал по спине. Руар, вздохнув, склонил голову. Куврер развел руками в знак покорности судьбе. Кошатник Тессон стыдливо поинтересовался, не попадался ли мне новый корм «Гурме» из баранины и дичи. Чтобы доставить мне удовольствие, они даже любезничали с последней победительницей конкурса, выбранной в ноябре не без моей помощи, — она, согласно уставу, приходит на все наши трапезы в ресторане «Лассер». Жюри наше состоит из записных мачо, и одному богу известно, как они меня ненавидели, когда им пришлось приберечь свои сальные шуточки до лучших времен, сидеть за столом в пиджаках да еще втягивать животы в присутствии талантливой и страстной особы, которая невольно превращала приятелей с двадцатилетним стажем в соперников и лишала наши ужины всех прелестей.
Поскольку лауреат к тому же имеет право голосовать на следующих выборах, она полагала, что обязана читать все новинки, и как только подавали закуски, ставить нас в известность о своих предпочтениях и неприятиях. Оливье с трудом подавлял зевоту. Шендорфер [25] Пьер Шендорфер (1928) — французский сценарист, режиссер и писатель.
скрежетал зубами, воткнув вилку с ножом в остывающую телятину. В довершение всего она была вегетарианкой, пила «пепси-лайт» и посыпала свою морковку ростками пшеницы, которые всегда держала при себе во флаконе из-под сахарозаменителя. Ферньо, наш секретарь, слишком ценил плотские радости, чтобы позволить кому-нибудь портить себе аппетит, и вообще предпочел смыться.
Надо признать: неприятности начались уже с момента награждения. После бурных дискуссий в гостиной Марии-Луизы мы, дабы поддержать командный дух, обычно изображаем на лицах полное единодушие, пока опускается ширма, отделяющая нас от прессы, которая ждет в соседнем зале. Когда перегородка целиком уходит в пол, наш секретарь выступает вперед и называет имя счастливого избранника. Но в этот раз напряженную тишину прорезал скрежет, за ним последовал глухой треск, и перегородка застряла в полуметре над полом. Пропало все величие момента: Ферньо пришлось перешагнуть через барьер, прежде чем возвестить страшное — на сей раз приз «Интералье» присужден женщине, в восьмой раз за всю историю с 1930 года.
Читать дальше