Юз Алешковский - Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

На невзрачной моей тачке и клиентов можно было высадить недалеко от их отелей, и удобно поставить ее в каком-нибудь закутке, и провернуть дельце, и что-то отдать, а что-то получить, и угостить иностранов коньячком из «Березки», но самому при этом не пить ни капли… извините, мол, я за штурвалом такого крохотного своего государства, что на карте хер его увидишь, так как состоит оно всего-то из одного жителя, следовательно, не держит полиции, солдат, атомных бомб, не является постоянным членом Совета Безопасности, ебет власть как таковую и успешно обходится без продажной бюрократской братии.

«Ха-ха-ха-ха, — реагировали клиенты на шутку, — объясните, Владимир, как вы, русские, не растеряли богатств национального юмора при малопонятном режиме однопартийной диктатуры, сажавшем даже за анекдоты?»

«Мы, — отвечал я, — твердо верили и всегда будем верить в то, что все оно устаканится»; сей новенький глагол, скорей всего, ненавистный большому языкотворцу Солжу, я объявил непереводимым, иначе пришлось бы помучаться с переводом, разумеется, теряя и время и бабки.

Много раз попадались мне пидарасы, лезшие с прямыми намеками хотя бы на отсос и хватавшиеся прямо за молнию ширинки — хоть вешай на нее бирку «ОСТОРОЖНО! УБЬЕТ!»… бесстрашные поклонники страстей ненормативных, подобно птичкам, стайками снимались с самых разных мест глобуса в поисках крайне дешевого и неприхотливого, по слухам, удовольствия… наслушавшись треканий о бурном превращении Москвы — в Содом, а Питера — в Гоморру, любители этого дела так и рвались познакомиться «с приличными мужскими телами, имеющими загадочные русские души»… у одних дымились передки, у других, как говорил мой дед, выхлопные трубы… естественно, я быстро их отшивал тремя словами: у меня СПИД…

Мне все чаще и чаще лезли в башку мыслишки о том, что не «голубчик» ли Котя, — уж больно странен был образ его жизни, полностью отчужденной от нормальных для парня поисков подружек, хотя внешне — ничего в нем не говорило о не такой уж редкой на земле наклонности… одиночество и стихи — вот что было для него истинно ценным и желанным… и я пришел в ужас, когда подумал, что свяжется он однажды или с нашей, на иглах сидящей компашкой, или с потасканными, вероятно, инфицированными забугровыми чмурами.

Бабки мои размножались со страшной силой и в рублях, и в валютах… это была эпидемия успехов и удач… только вот беда, вот ухмылка судьбы: куда девать-то было бабло?.. кому доверить перевозку?.. во что вложить с пол-лимона? — вот вопрос… мысль о предпринимательстве действовала на меня отталкивающе… тот же Михал Адамыч не раз говорил до перестройки, что ни в коем случае не следует пользоваться сберкассами…

Я начал то подумывать о покупке дачи с хорошим участком, где можно жить-поживать, зарыть поглубже цинковый сундучок до лучших времен, то решал свалить… но как, опять же, свалить?.. выезда мне не видать ни за какие взятки… переход границы — безнадега: граница нашей родины от нехера делать охранялась покруче, чем алмазные запасы Кремля… заделать, что ли, на худой конец фиковую женитьбу на бедной, но «съедобной» отъезжающей тетке?.. хорошо, допустим, заделал… а как быть с прессинами бабок, с досками, с ценнейшими рисунками Кандинского и прочими делами — куда все это прикажете девать?.. затырить сокровенные заначки в багаж — в ножки комода, в стенки гардероба или в ручку теннисной ракетки?.. тоже не проханже: грузчики и упаковщики — сплошь ханыги, рвань и грязная падаль… эти опустившиеся гниды знали свое дело туго: и бабки безбожно драли с отъезжантов, и рылись в ихнем багаже… так что же делать-то, Владимир Ильич Олух?..

Не было у меня нужного ответа, возможно, бессознательно я и не хотел его иметь.

Предки, разумеется, ничего не знали о моей жизни; должок я им вернул так же тайно, как и брал; иногда подкидывал кое-какие денежки, врал, что ишачу в «Интуристе», радовал разными импортными тряпками, но, в общем-то, были мне они до лампы, как и я им; я их понимал и нисколько не обижался; более того, я враз бы садовый домик им купил, если б не страх, что тут же донесут разные гниды, ненавидящие себя так, что желают ближним еще большей, чем есть в наличии у них самих, вшивости, безнадеги и вечной сосаловки.

Ничего дельного не придумав, говорю себе так: стоп, остановись, жеребчик, пока не одернули, пока уздой не изорвали губу судьбы твоей — вон погляди-ка, не сдувает ли с нее встречный ветер сгустков пены кровавой?..