Юз Алешковский - Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

Я просто съездил в недалекую библиотеку, преподнес библиотекарше, нормальной тетке, плитку итальянского шоколада… поболтали, получил билетик, засел в читалке и полистал толщенный медицинский словарь на английском… статистика удачных излечений такого, как у меня, вида опухолей нисколько не утешала… она действительно оказалась паршивей, чем хотелось бы… одна только мысль об отвратине напрасной радио-и химиотерапии, главное, обмозговывание неизлечимости, меня ожидавшей после всех перенесенных страданий, — все это было страшней самой смерти… раз так, с большим облегчением думаю, то и нечего туповато надеяться на чудо… жизнь — не казино, где везуха перла так, что надоело играть, без толку убивая время… незачем мучаться, ни к чему заставлять тело хавать радиацию, лысеть, дристать от химии… еле ноги волочь от сильнейших лекарств… дуреть, претерпевать ампутацию, потом расползание метастаз, невыносимую боль, снимаемую лишь морфинами, лишающими личность остатков сознания, — нет, нет и нет… это не по мне, не желаю втягивать ни Марусю, ни пса, ни Котю — никого! — в жутковато адскую картину такого вот подыхания…

Недоверчиво относясь к своему странному, возникшему вдруг спокойствию, я начал обмозговывать, как бы покомфортабельней свалить на тот свет, где все мы будем рано или поздно — вот уж что точно, то точно… несколько успокаивало еще и то, что там наверняка намного больше замечательных и хороших людей, чем осталось их на этом свете, если, конечно, отправлен буду не в зону адски строгого режима…

Нисколько того не желая, — просто понимая нормальность выпадения любому человеку эдакой вот вшивой бескозырной масти при неожиданно нелепом раскладе жизни, — я ощутил удивившее меня желание, никуда не спеша, совершенно деловым образом двинуться к последней, к предельно ясной цели, ну а дальше — дальше видно будет… не говоря уж о том, что везучий игрок должен, проигравшись до гроша, не унывать хотя бы из суеверия и, что называется, оставаться оптимистом… ведь хуже, чем оно стало и есть, уже не будет… если разобраться, такое вот неутешительное положение дел — тоже не такая уж мизерная мера милосердия Небес, подобно лагерной птюхе, положенная каждому из людей.

Я решил так: или цианид достану за большие бабки, или прикуплю через того же знакомого психиатра полста штук убойно снотворных колес — по паре на каждый прожитый годочек… вот и все: сами собою устаканятся все проблемы, надоело думать о которых… завещаю Марусе все, что имею… пусть свалит с работы и поездит по белу свету… тем более та предпоследняя моя смерть пригодится ей как сильно подействовавшее психологическое противоядие при переживании моей последней смерти.

Я даже обрадовался, что не удосужился звякнуть предкам, свалившись на их головы не из какого-то там Рима, а прямо с того света, которого на этот раз не избежать… как чуял, что не так-то просто будет им пережить всамделишные мои жмурки… Марусе напишу и велю спалить тело в крематории, а урну по-тихому закопать в той же могиле, рядышком с залетным соседом, с невольным товарищем по тьме подземной… хотел поехать на могилу баушки — на этот раз для натурального прощания, следовательно, надежды на скорую встречу в областях запредельного… но что-то или отвлекло, или удержало — не поехал, к тому же подумал: стоит ли прощаться перед самой встречей?..

Весь следующий день Опс то и дело совершал знахарскую таинственную процедуру вылизывания коленки, а я валялся, всматриваясь в красивые древесные сучки на досках стен и потолка; вдруг снова вспомнил об иконах, оставленных у Маруси; возможно, меня просто потянуло выбраться из койки; я по-быстрому собрался и поехал в город, в банк; Опса взял с собою; тачку он обожал: то смотрел в окно, то дрых, то голову клал на плечо, с истинным почтением относясь к недоступным для него таинствам вождения и управления иноприродной рычащей махиной; бешено облаивал мотоциклы, гаишников, оранжевые жилеты дорожников, грохотавших отбойными молотками, и, конечно, несчастных бездомных псов.

В банке я снял порядочную сумму баксов; столько накупил всякой жрачки и питья, что хватило бы на целую блокаду, да еще осталось бы на вторые, на нефуфловые теперь-то уж, поминки; затем звякнул Марусе; напомнил об иконах, сообщил, во сколько будем встречать ее на станции.

Вот были времена с шестого класса по девятый, вспоминалось на обратном пути, когда исправно сдирал я у Маруси сочинения, контрольные по алгебре, геометрии и физике с химией… плевать мне было на отсутствие математических способностей и непонимание даже простейших задач… феноменальная моя память знала лучше, чем я, что она не нуждается в цифрах… в ней и без них хранилась масса стихотворений, разноязыких слов, идиом, мат, сленг и прочие драгоценности языка… неужели, думаю, пропадет моя память вместе со мною, как пропадают на помойке емкие чипы внезапно перегоревшего, безжалостно выброшенного из дома компьютера?.. вот чего в последнюю из минуток будет жаль — личной памяти, которая должна быть на тысячелетия старше человеческого сознания… она ведь должна была содержать его в себе точно так же, как семечка содержит в себе подсолнух, желудь — дуб, живчик, оплодотворивший яйцо, — зачаток живой твари…