Криста Вольф - Медея

На берегу мы повстречали женщину, она стояла в море, волны омывали ее огненно-рыжие волосы и белую тунику, когда она обратила к нам свое пугающее, изборожденное морщинами лицо, похоже, она знала, кто мы такие и откуда, и ждала нас; направляясь вместе с нами в глубь острова, к пригоршне деревянных хижин, где она обитала вместе со своими помощницами, она сказала: этой ночью ей снились потоки крови, в которых и она барахталась, вот она наутро и пошла к морю — очиститься. Мы помолчали, как и положено тем, кто приходит за искуплением, сели к ее очагу и вымазали наши лица золой — в память о тебе, братец. Кирка наложила на лоб белую повязку жрицы, взяла в руку жезл, потом спросила, чью кровь мы хотим искупить. — Кровь брата, — отвечала я.

— Апсирта, — обронила Кирка бесцветным голосом.

Я кивнула.

— Несчастная, — выдохнула она.

И такая вдруг накатила на меня лютая скорбь, вот и сейчас она проснулась и распахнута во мне, как распахнута вся моя память, выпроставшая разом все эти обломки воспоминаний, словно пашня, изрыгающая по весне из земных глубин новые камни.

Кирка обрызгала нас кровью свежезарезанного поросенка и пробормотала заклинание: кровная вина кровью да очистится. Потом дала нам отпить из разных чаш. После чего Ясон тут же заснул, у меня же сна ни в одном глазу не было. В нашем распоряжении было два часа. Время тянулось нескончаемо, Кирка многое мне рассказала после того, как я поведала ей, почему покидаю Колхиду, у меня даже возникло чувство, что в чем-то она моя предшественница, а я ее последовательница, ведь ее в свое время тоже изгнали, когда она со своими женщинами всерьез надумала выступить против царя и его присных, те стали науськивать против нее народ, облыжно обвиняя ее в злодеяниях, которые сами же и совершали, и в итоге навесили на нее ярлык злой колдуньи, лишив ее всякого доверия в народе, так что она уже ничего, совсем ничего поделать не могла. Последнее свое исцеление, этого, братец, я тоже раньше не знала, она свершила над матерью и над тобой, ты, оказывается, при родах чуть не задохнулся, потому что у матери не хватало сил тебя из лона исторгнуть. Тогда Кирка своими тонкими сильными руками в нее проникла, повернула тебя головкой вперед и вытащила, а после ночь напролет всеми средствами, какие она только знала — и мне передала, — пыталась остановить у Идии кровотечение. Воля к жизни в маме почти совсем погасла, и тогда она, Кирка, положила ей на грудь тебя, крохотный жалкий комочек, и принялась на сестру орать: мол, если та вздумает истечь кровью, то этот вот младенец умрет. И кровотечение вскоре прекратилось. Так что твоя смерть, братец, была для нее тяжким ударом. А на Колхиду она давно рукой махнула.

Она больше нас знала о белом свете. Ей не требовалось для этого покидать остров, люди сами приходили к ней: корабли из многих стран бороздили эту часть Средиземного моря, так что в портовых кабачках на всех побережьях только и было разговоров, что о волшебнице Кирке.

— Знаешь, Медея, чего им надо? — спросила она. — Они ищут женщину, которая скажет им, что они ни в чем не повинны; что это боги, которым они без разбору поклоняются, втягивают их в свои промыслы. Что след крови, который за каждым из них тянется, неотъемлем от их образа мужчины, так угодно богам. Большие дети, страшные и несносные, вот они кто, Медея. И таких все больше, поверь мне. Это расползается, как болезнь. Вот и твой красавчик, на которого ты оперлась, скоро сам за тебя цепляться будет. Беда уже угнездилась в нем. Но самим-то им отчаяние не по плечу, отчаяние они сбагривают на нас, кто-то же должен скорбеть, но только не он, значит, женщина. Если бы земля наша полнилась только громом битв, воплями и стонами поверженных — она бы просто остановилась, тебе не кажется?

Да как же я могла так надолго позабыть все это? Лишь теперь вот я вспомнила: я ведь просила у Кирки разрешения у нее остаться, возле нее и среди ее женщин. За мгновение я прожила подле нее целую жизнь на этом острове, под этим божественным светом. Корабли приплывали и уплывали, мужчины приходили и уходили, кто утешившись и излечившись, а кто и нет. За то же одно мгновение Кирка успела пережить то же самое. А потом сказала: нет, мне нельзя оставаться. Я из тех, кому надлежит жить среди этих людей, среди мужчин, и постигать премудрость нашего с ними обхождения, и пытаться научить их избывать в себе тот страх, который превращает их в опасных и лютых зверей. Хотя бы вот этого одного, Ясона.