Криста Вольф - Размышления о Кристе Т.

Теперь годилось любое средство узнать о себе что-нибудь новое. Она хотела удостовериться, что еще остался смысл в дарованных ей пяти чувствах, что не напрасно она все еще способна видеть, слышать, обонять и осязать. И тут она встретила этого молодого человека, который глядел на нее как на светлое видение, который привлек ее к себе и положил руку ей на плечо. Она почувствовала, как жизнь возвращается в нее, пусть даже это возвращение отозвалось болью, и вдруг, передавая через стол обычную чашку чая, она вдруг снова стала сама собой.

Останься она в живых, мы получили бы и другие доказательства того, что она не желала мириться с данностями. Но тогда я боялась той цены, которую про себя, быть может, называла «несчастьем», упуская из виду, что несчастье это порой довольно божеская цена за отказ поддакивать. Тогда мы еще казались себе героями в хорошо скомпонованной пьесе, конец которой неизбежно принесет с собой разрешение всех сложностей и всех конфликтов, так что каждый наш шаг, неважно, по доброй воле мы его совершили или были вынуждены к нему, наконец, под занавес, непременно найдет свое оправдание. Вероятно, Криста Т. в ту пору выпала из рук этого более чем доброжелательного, хотя и весьма банального драматурга. Вероятно, она вдруг начала допускать возможность не вполне благополучного, а то и вообще никакого конца, вероятно, что-то побудило ее предпринимать именно те шаги, которые никуда не ведут.

Вот чем была эта запретная, или как там ее назвать, любовь. Давайте посмотрим, как может опрокинуться стол, давайте взглянем на лица, какими их можно наблюдать только при подобного рода событиях. Давайте-ка взглянем на мое лицо, когда все еще раз окажется под вопросом. Она не могла выискивать для себя обстоятельства и поводы, которые помогли бы ей заново вступить в игру при столь малом количестве карт, помогли бы заново повысить ставки.

Потом, конечно, все расчеты теряют силу, потом отказывают зрение и слух.

Когда я снова увидела ее, об «этой истории» разговор уже почти не вставал, и горечи в ней больше не осталось, и ничего от прежнего томления, опасного и беспредметного. Она стояла у плиты и манипулировала кастрюлями, потом вдруг сказала, что снова ждет ребенка, сказала с едва уловимым оттенком торжества в голосе, который, надеюсь, был правильно мною истолкован. Вот как вы разрешаете свои проблемы, сказала я, и мы обе засмеялись.

Это было во время последнего нашего визита к ней на старую квартиру, под новый, шестьдесят второй год, когда она показывала мне материю для занавесок, новую посуду и новые пластмассовые коробочки для кухни, которые ей особенно нравились. Ее спальня была заставлена корзинами и чемоданами, мы сели на пол и принялись раскладывать стопками ее приобретения. Она хотела начать совсем заново, чтобы ничего из старья не проникло в новый дом.

После обеда мы впервые увидели его: новый дом. Затихнув от волнения, мы свернули с шоссе на проселочную дорогу, проковыляли через деревню — самый плохой кооператив во всем районе, прокомментировал Юстус, — и даже одолели ужасный кусок вверх по холму.

А на холме стоял он, голый, неотделанный, очень одинокий под огромным облачным небом и куда меньше, чем мы его себе представляли. Нам показалось, что его нужно поддержать в борьбе против огромного вспененного озера и темного неба. Мы видели, что он храбро стоит на своем посту, видели также, что природа сопротивляется, но не обменялись по этому вопросу ни единым словом. Мы перешагнули через неструганую доску, которая покамест заменяла порог, медленно прошли по комнатам нижнего этажа, где еще не был наведен потолок, вскарабкались по лестнице-времянке на второй, в детские спальни. Крепкий ветер задувал сквозь все щели.

Ветер у тебя точно такой, как ты его описывала, сказали мы, умолчав, однако, находим ли мы и в остальном такие же совпадения. Но она была неколебима. Она прекрасно знала, что этот неотделанный, продуваемый всеми ветрами дом куда дальше от завершения, чем сказочный, воображаемый дом на чертежах, на бумаге, белый и прекрасный в тот счастливый вечер в приморском ресторане. Но она поняла за это время и другое, что реальный материал сопротивляется сильней, чем бумага, и что предметы, пока они находятся в становлении, надо неуклонно подгонять вперед. Мы увидели, что она давно уже держится не за свои проекты, а за эти нетесаные камни. Мы стояли вокруг холодного камина и толковали насчет подходящих зимзов, мы спорили о стилях и разновидностях камня, а про себя сомневались, как всегда сомневаешься незадолго до конца, доведется ли нам когда-нибудь съесть хоть одно блюдо, приготовленное на этой кухне.