Джон Грин: Виноваты звезды

— Я ему сам скажу, — пообещал Огастус. — Но к сожалению, я застрял у него в сердце, он меня не услышит.

Я засмеялась. Он покачал головой, глядя на меня.

— Что? — спросила я.

— Ничего, — ответил он.

— Почему ты на меня так смотришь?

Огастус чуть улыбнулся:

— Потому что ты красивая. Мне нравится смотреть на красивых людей. Некоторое время назад я решил не лишать себя простых радостей бытия. — Последовала короткая пауза, которую преодолел Огастус. — Особенно если учесть, как ты прелестно доказала, что все закончится забвением.

Я не то фыркнула, не то вздохнула, не то выдохнула с кашлем:

— Я не краси…

— Ты — как Натали Портман в две тысячи втором году. Как Натали Портман из фильма «„V“ значит Вендетта».

— Никогда не видела, — сказала я.

— Правда? — спросил он. — Красивая стриженая девушка не признает авторитетов и влюбляется в парня — ходячую проблему. Это, насколько я вижу, прямо твоя автобиография.

Каждый слог флиртовал. Честно говоря, он меня прямо-таки завел. А я и не знала, что меня возбуждают парни, — ну, в реальной жизни.

Мимо прошла маленькая девочка.

— Как дела, Алиса? — спросил он.

Она улыбнулась и промямлила:

— Привет, Огастус.

— «Мемориальные» ребятишки, — объяснил он. «Мемориалом» называлась большая исследовательская клиника. — А ты куда ходишь?

— В детскую, — ответила я неожиданно тонким голосом. Он кивнул. Разговор вроде подошел к концу. — Ну что ж, — начала я, неопределенно кивая на лестницу, выводившую из буквального сердца Иисуса, наклонила тележку на колесики и пошла. Огастус хромал сзади. — Увидимся в следующий раз?

— Обязательно посмотри «„V“ значит Вендетта», — напомнил он.

— Ладно, — согласилась я. — Посмотрю.

— Нет, со мной. У меня дома, — сказал он. — Сейчас.

Я остановилась.

— Я тебя почти не знаю, Огастус Уотерс. А вдруг ты маньяк с топором?

Он кивнул:

— Честный ответ, Хейзел Грейс. — Он обогнал меня, расправив плечи и выпрямив спину. Он лишь чуть-чуть припадал на правую ногу, но уверенно и ровно шагал на, как я определила, протезе. Остеосаркома обычно забирает конечность. Затем, если вы ей понравились, она забирает остальное.

Я медленно двинулась за ним наверх, постепенно отставая: подъем по ступенькам — вне сферы компетенции моих легких.

Из сердца Иисуса мы вышли на парковку, на приятно свежий весенний воздух и под замечательно резкий дневной свет.

Матери на парковке не оказалось, что было необычно — она почти всегда меня поджидала. Осмотревшись, я увидела, как высокая фигуристая брюнетка прижала Айзека к каменной стене церкви и довольно агрессивно его целовала. Все происходило достаточно близко, и до меня доносились причмокивающие звуки. Айзек спрашивал: «Всегда?» — и девушка отвечала: «Всегда».

Неожиданно оказавшись рядом со мной, Огастус вполголоса сказал:

— Они свято верят в публичное выражение нежных чувств.

— А причем тут «всегда»?

Чавкающие звуки стали громче.

— Это их фишка. Они всегда будут любить друг друга и все такое. По моей скромной оценке, за прошлый год они обменялись сообщениями со словом «всегда» четыре миллиона раз.

Отъехала еще пара машин, забрав Майкла и Алису. Остались только мы с Огастусом — наблюдать за Айзеком и Моникой, которые шустро продолжали, будто и не у стены культового сооружения. Он крепко держал ее за грудь поверх рубашки, причем ладонь оставалась неподвижной, а пальцы шарили по кругу. Интересно, это приятно? Мне так не показалось, но я решила быть снисходительной к Айзеку на том основании, что вскоре он станет слепым. Чувства должны пировать, пока есть голод, да и вообще.

— Представляешь, каково в последний раз ехать в больницу, — тихо сказала я. — В последний раз вести машину…

Не глядя на меня, Огастус произнес:

— Сбиваешь мне все настроение, Хейзел Грейс. Я же наблюдаю за молодой страстью в ее многопрелестной неуклюжести!

— По-моему, у нее будет синяк, — предположила я.

— Да, не поймешь, то ли он старается ее возбудить, то ли проводит маммологический осмотр. — Огастус Уотерс сунул руку в карман и вытащил, не поверите, пачку сигарет. Открыв пачку, он сунул сигарету в рот.

— Ты что, серьезно? — спросила я. — Возомнил, что это круто? Боже мой, ты только что все испортил!

— А что все? — спросил он, поворачиваясь ко мне. Незажженная сигарета свисала из неулыбающегося уголка его рта.

— Все — это когда парень, не лишенный ума и привлекательности, по крайней мере на первый взгляд, смотрит на меня недопустимым образом, указывает на неверное истолкование буквальности, сравнивает меня с актрисами, приглашает посмотреть кино к себе домой, но без гамартии нет человека, и ты, блин, несмотря на то что у тебя проклятый рак, отдаешь деньги табачной компании в обмен на возможность получить другую разновидность рака. О Боже! Позволь тебя заверить: невозможность вздохнуть полной грудью ОЧЕНЬ ДЕРЬМОВАЯ ШТУКА! Ты меня совершенно разочаровал.