Гари Штейнгарт - Приключения русского дебютанта

— «ПраваИнвест» станет для тебя тем же, чем стал для меня культурный релятивизм, — говорил Владимир, поглаживая мягкую голову Гарри, гревшую его плечо. — И двести шестьдесят акций — не так уж много. Я знаю пару швейцарцев, готовых взять по три тысячи. Но твои акции — допуск в глобальный континуум. Это начало.

— О-о, знал бы мой отец, куда идут его сраные денежки! — рассмеялся Гарри. — Прямо не терпится отправить ему по факсу номер «Калиостро». И фотографии той больницы в Сараево! И клиники Райки в придачу!

— Ладно, ладно. — Автомобильные фары осветили арку, выдолбленную в стене замка, и городские шпили внизу, оказавшиеся буквально у ног Владимира. — Не будем злобствовать. — Он по-отечески обнял нового инвестора, затем велел Яну взять курс на виллу Гарри: тыкающему, пропахшему миноксидилом и самолюбованием другу пора было почивать.

Вот и все. Кассу распечатали, цифирьки запрыгали, солнце снова взошло над Правой.

— Да, четверть миллиона до цента, — подтвердил Костя чудесную новость, падая на колени перед молодым царем и целуя его руку сухими шершавыми губами.

— И десять процентов из них мои, — сказал Владимир. Он не собирался произносить эти слова вслух, но заглушить чувство, вызвавшее их, оказался не в силах.

— Сурок говорит, что отдаст тебе двадцать процентов, чтобы тебя простимулировать. Ты сможешь пообедать с ним после церкви?

— Конечно! — воскликнул Владимир. — Тогда надо торопиться! Ян, заводи машину!

— Пожалуйста, никаких дорогих автомобилей, — вмешался Костя.

— Извини?

— Мы явим свое благочестие по пути в церковь, поехав на общественном транспорте, как и прочие прихожане.

— О господи! Ты серьезно? (Костя явно перегибал палку.) А мы не можем взять «фиат» или еще что?

Улыбаясь, Ян вертел связку ключей на мясистом пальце.

— Я подброшу вас, господа, до станции метро, — предложил он. — А теперь, как добрые христиане, откройте дверцы сами.

Метро было спроектировано по мотивам «ленинского звездолета»: хромированные пластины на стенах переливались футуристическими оттенками любимого социалистического цвета — цвета сурового полотна; видеокамеры на концах платформы изучали реакцию пассажиров; гремели поезда советского производства, вдохновившие столь Многих очумевших славян из Варшавского блока «а оду «движущемуся металлу»; записанный на пленку голос, принадлежавший какой-нибудь мускулистой и вечно насупленной героине соцтруда, предупреждал на весь вагон: «Осторожно, не входить и не выходить! Двери закрываются».

И они в самом деле закрылись с быстротой молнии, сотворенной услужливым генератором на одной из электростанций, упрятанных в лесах. А в вагоне — надо же! Куда бы Владимир ни глянул — кругом были одни столованцы! И откуда они только взялись в Праве! Добри ден, Милан! Как дела, Тереза? Ты подстригся, Богумил? Панко, не лезь с ногами на сиденье!

Вагон, набитый перемещающимися столованцами, громыхал в направлении Тавлаты. На станции «Замок» они подобрали британских старшеклассников в школьной форме, эти повели себя как и подобает маленьким джентльменам, быстренько прошмыгнув в угол. На «Старом городе», последнем туристическом форпосте Правы, поезд изрыгнул британцев, их место заняли местные тинейджеры с разнузданной угревой сыпью, в синтетических костюмах и шапочках «петушок».

Они ехали и ехали. Перегоны между станциями становились длиннее и длиннее. Заскучавшие юнцы начали издавать чавкающие звуки, предназначавшиеся одной из их подружек, высокой прыщавой красотке в юбке из лайкры; девушка вынула из сумки книгу и принялась отрешенно листать страницы, а одна из бабушек погрозила парням кулаком, напоминавшим гигантский помидор, прокричав что-то об их «несоциалистическом воспитании».

— Хулиганы! — возмутился Костя. — Так вести себя в воскресенье.

Владимир кивнул и сделал вид, что дремлет. На той стадии вознесения, на которой он находился, Владимир уже предвидел момент, когда он сможет послать ангела Костю куда подальше, и тогда попойки и разврат, пока лишь чаемые, поглотят его утренние часы без остатка. Однако ему был необходим друг в русском окружении, защита от Гусева и молодцов с «Калашниковыми», отиравшихся в холле. Все они глубоко уважали Костю, в чем Владимир не сомневался. Когда Костя отправлялся в церковь, он словно представительствовал там за них всех. К тому же он понимал кое-что в компьютерах — навык, который не следовало недооценивать.