Гари Штейнгарт - Приключения русского дебютанта

— Вот! Слыхал, Гусь? — перебил Сурок. — Он издает журналы, дружит с богачами, ходит на поэтические вечера. Хороший мальчик! Продолжай в том же духе, и я буду тобой гордиться. А помнишь, Гусев, как мы с тобой в детстве ходили на литературные вечера? Поэтические конкурсы… Напишите стихотворение на тему «Испытание мужества красных трактористов». Весело было! На одном из этих конкурсов я трахнул какую-то девчонку, ей-богу! Такую смугленькую, армянку наверное. Да-а.

— Конечно, как скажешь, так я и сделаю, — не унимался Гусев, — но…

— Заткнись уже, Миша, — поморщился Сурок. — Ныть будешь на бизнесменскам обеде. — Взяв с блюда маленькую рыбешку, он отправил ее в рот. — Владимир, дружище, иди сюда, похлещи меня веничком. Надо, чтобы кровь текла пошустрее, а то я расплавлюсь.

— Прошу изви… — начал Владимир.

— Эй, эй, парень! — закричал Гусев, вскочив на ноги. — Что это значит? Только мне позволено хлестать Сурка. У нас такой закон. Спроси кого хочешь в нашей организации. Положь веник, кому говорят, а то…

— Опять ты склочничаешь, Михаил Николаевич, — одернул его Сурок — Почему бы Владимиру меня не отхлестать? Он — малый крепкий. И хорошо потрудился. Заслужил награду.

— Да ты только посмотри на него! — орал Гусев. — Мускулы рыхлые, рука слабая. Он младше меня вдвое, а у него уже сиськи висят, как у коровы. Он отхлещет тебя, как педик, помяни мое слово! Ты же достоин большего, Сурок!

Если Владимир и почувствовал неловкость от предложения высечь своего начальника, вопли Гусева развеяли ее без следа. Рука Владимира сама схватилась за веник и гневно взмыла вверх, спустя мгновение на спине Сурка вспыхнула молния.

— Мыа-а-арф! — прохрипел Сурок — Угу. Во, так и надо. Хорошо!

— Ну, кто тут педик? — выкрикнул Владимир, не сразу осознав двусмысленность ситуации, и ударил еще раз.

— Боже, больно-то как, здорово, — урчал довольный Сурок — А теперь давай чуть повыше. А то я потом сидеть не смогу.

— К черту вас всех! — громко прошипел Гусев.

На пути к выходу он притормозил рядом с Владимиром с явным намерением испепелить его взглядом. Но Владимир не дал ему шанса, он не отрывал глаз от багровой топографии спины Сурка, темного леса для любого начинающего картографа. Однако в поле его зрения все же попала шея Гусева, крепкая, жилистая, в отличие от прочего телесного беспорядка.

Лишь после того, как Гусев хлопнул дверью, Владимир вспомнил, как он в детстве боялся парной — параноидальный страх оказаться запертым там и упариться до смерти. Он представил себя и Сурка в подобной ловушке: кожа становится прозрачной, как клецка, приготовленная на пару, а под кожей ничего, кроме вареного мяса. Худшей смерти, казалось, нельзя было вообразить.

— Эй, ты почему остановился? — промычал Сурок.

— Нет, я одолею этого козла толстошеего, — пробормотал Владимир себе под нос и взялся за дело с такой яростью, что с первого же удара на спине Сурка взорвался лиловый прыщ. Запах густой крови смешался с пропитавшим сауну запахом рыбы, столь же крепким и стойким, как сам Гусев.

— Да, да! — кричал Сурок. — Так и надо! Быстро же ты учишься, Владимир Борисович.

«Радость» была вегетарианским рестораном,но под ней пролегали мясные ряды дискотеки. Там завсегдатаи, круглый год стесненные в средствах, подстерегали наивных туристов, еще не износивших футболок со всякими «фи-зета-мю», заманивая их в ночь забвения. По утрам простаки просыпались на раскладушке в окраинной преисподней Правы и пытались дозвониться в Штаты кому-нибудь, облеченному властью, — по антикварному телефону, позволявшему связаться разве что с другим берегом Тавлаты. По воскресеньям в Дискотечном подвале устраивали чтения.

Владимир спустился по потертым ступеням. Маленький розово-фиолетовый танцзал освещался Рядами слепящих галогеновых ламп, отчего заведение приобретало сходство с чревом, каким его Рисуют в учебниках анатомии. В зале в три круга стояли пластиковые стулья и дряхлые диваны с креслами; на беспорядочно расположенных кофейных столиках обосновались напитки, принесенные из бара в ярких кокетливых сосудах; художники и зрители были одеты «на выход» — сплошь пиджаки, волосы уложены в прическу или зализаны назад. Серьги и кольца скромно поблескивали из глубин тщательно выскобленной проколотой плоти, клубы дыма от самокруток с табаком «Американский дух» вырывались из свежеокрашенных губ, оседая на аккуратно подстриженных бородках.