Гари Штейнгарт - Приключения русского дебютанта

Вероятно, Владимир не так уж сильно отличался от своих родителей. Для них стать американцами означало прибрать к рукам разливанное море здешнего богатства, — несомненно, рискованная затея, однако не столь сложная и уникальная, как незаметное похищение тела, задуманное Владимиром. Ибо в действительности его целью — отдавал он себе в этом отчет или нет — было стать Франческой Руокко, урожденной манхэттенкой. В этом состояла его ощутимая амбиция. Обеспеченные американцы, вроде Фрэнни и учеников прогрессивного Средне-Западного колледжа, могли позволить себе роскошь искать свое место в жизни, лениво листая бесконечный каталог общественных тенденций и интеллектуальной моды. Но Владимир Гиршкин не мог больше попусту тратить время. Ему исполнилось двадцать пять. Ассимилироваться или сваливать — иного выбора у него не было.

Трогательные знаки внимания,которые обрушил на нее Владимир, очевидно, смутили Фрэн. Она мягко отодвинула его лицо от своего уха и предложила:

— Пойдем выпьем.

— Да-да, пойдем, — согласился Владимир.

Они взяли такси до центра и в саке-баре в Ист-Виллидже одолели полбутыли саке, закусив порцией маринованных кальмаров размером с гулькин нос. И запросили с них за этот маленький каприз U.S. $ 50, осознал Владимир, когда пьяный шум в ушах немного стих. Получалось, что за день он истратил (считая кубинскую рубашку и пролетарские штаны) двести долларов с мелочью — на эти деньги он обычно существовал две недели. Ох, что скажет Хала-Хала. Конура в Алфабет-сити. Полки с дешевыми пряностями, постоянно падающие с крючков. Бездонные банки интимного геля «для всей семьи». Дожидается ли она его на пропотевшей кушетке со смазанной гелем дирижерской палочкой? И не пора ли отправляться домой?

Владимир и Фрэн стояли на тротуаре перед баром, от них слегка несло алкоголем и кальмарами, причем Фрэн держалась на ногах потверже Владимира. Помолчав несколько минут, она принялась в шутку хлопать его по лицу, и ему пришлось приложить усилия, чтобы притвориться, будто ему это не нравится.

— Ух-х, — старательно воспроизводил Владимир русский акцент. — Ах-х.

— Останешься у нас ночевать? — спросила Франческа с легкостью, с какой и следует задавать подобные вопросы. — Родители готовят кролика.

— Обожаю всякие изыски. — Так все и устроилось.

Так все и продолжалось до конца лета, лета, проведенного Владимиром на Пятой авеню, в доме № 20, квартире 8Е, в роскошных апартаментах семьи Руокко с видом на парк рядом с Вашингтон-сквер… Парк, который, если смотреть под правильным углом зрения (повернувшись спиной к громадинам-близнецам Всемирного торгового центра), вызывал у вас уверенность, что вы смотрите на почтенный уголок европейской столицы, а не на Манхэттен с миллионом открытых вентиляционных труб и машинами, газующими в ночи, — закопченный и фантастический Манхэттен, где когда-то проживали Хала и Владимир.

В придачу тихие радости семейной жизни, сопряженной с географией места: Руокко пировали, пировали непрерывно, закупая яства на домашних распродажах для гурманов — поветрие, мгновенно охватившее весь город. Фаршированный перец и долма лавиной опускались на настоящий стол (тот, что на четырех ножках), на столе всегда горели свечи, а над ним поблескивала люстра с регулируемым накалом.

За пару недель Владимир был возведен в звание почетного Руокко. На лицах профессоров не читалось и намека на смущенную улыбку, когда они заставали его в ванной за чисткой зубов в восемь утра или когда он выходил с Франческой к завтраку. Руокко явно благоволили к Владимиру за то, что он «разрабатывает их дочурку» (как выразился бы мистер Рыбаков). Но почему? Неужто недавнее падение Берлинской стены сделало Владимира каким-то образом уместным в их доме? Или же они сподобились унюхать болотистый запах петербургской интеллигенции, якобы исходивший от его старых рубашек? И поэтому упрашивали Владимира пригласить родителей на обед, возможно, в надежде преломить хлеб с Бродским и Ахматовой? К их великому огорчению, Владимир позаботился, чтобы такой обед никогда не состоялся. Он отлично представлял, что бы из этого вышло.

МИСТЕР РУОККО. А что вы думаете о современной русской литературе, доктор Гиршкин?

ДОКТОР ГИРШКИН. Сейчас меня интересует исключительно страховой фонд моей жены и разброс в стоимости валюты в Юго-Восточной Азии. Literatura ist kaput [13] Литературе — капут! (нем.) . Ею интересуются только белоручки, вроде моего сына.