Олег Селедцов - Се восходим во Иерусалим

— Ой, чую, — говорит, — что неладное с моим мальчиком что-то.

Я письмо из ее рук выхвачу — может, что новое. Нет, всё то же самое: командиры хорошие, кормят хорошо, берегите маму, учитесь хорошо. Даже почерк тот же. Где уж там наша мама нашла что-то неладное с ее мальчиком? Умора!

А потом мы узнали, как доблестно защищал Родину наш солдат. Из армии вернулся его сослуживец. Земляк. Он на полгода раньше призывался и, стало быть, раньше домой пришел. Вот он-то и рассказал нам про доблестного нашего защитничка, про его армейские подвиги. Оказывается, над ним потешалась вся воинская часть. Ну, солдатики часто друг над другом подшучивают. Это в порядке вещей. На это никто не обижается. Сегодня тебя, так сказать, подкололи, завтра ты кого-нибудь. Так служить веселее. Нашего Андрюху подкалывали все, даже духи-салажата. Он же все шуточки переносил смиренно, будто так и надо. Сам же никого ни-ни. Ведь люди могут обидеться! Картошку по ночам чистить — Андрюха, туалет драить — мой братец, в наряд лишний раз сходить — кто, как вы думаете? Дошло до того, что он на «губу» угодил. Не за собственный проступок, а вместо товарища. Товарищу отпуск намечался, и тут он «залетел»: напился и в пьяном виде залез на флагшток на плацу и горланил Гимн Советского Союза. Позор! Скандал. Стали разбираться. Прибыл командир части — старый вояка, полковник. Суровый и беспощадный. Построил часть на плацу и вызывает виновника из строя. Тот стоит, не выходит. Протрезвел, испугался. Понимает, что ни отпуска ему теперь не видать, и вообще ничего, кроме гауптвахты, не видать. Стоит бедолага, в землю врос. Полковник последний раз спрашивает, если, мол, не выйдет виновный, он сгноит всех: учения, строевой смотр, кросс и всё в противогазах и химических костюмах. Смерть! Стоит в строю и наш Андрюха. Ему это наказание не очень-то и страшно, он и так каждый день, как папа Карло, за всех пашет, чего ему противогазов-то бояться? И тут чувствует он, как кто-то слегка толкает его в спину. Незаметно оборачивается и видит страдающий взгляд, полный мокряди, того самого «залетчика», сослуживца. Выручай, мол. И Андрюха, не задумываясь более ни секунды, вышел из строя. Полковник дальше разбираться не стал. Братца моего тут же арестовали, а всем остальным для профилактики назначили строевые занятия часа на три. Вот так. А «залетчик» в отпуск съездил, всё, как положено. Чин чинарем. Это, кстати, и был тот самый земляк, что всю эту историю нам рассказал.

Или вот еще случай. Старослужащие устраивали духам по ночам «велосипед». Ну, известная шутка: между пальцев ног вставляются спящему солдатику спички и поджигаются. Весело. Так Андрюха, увидев такое дело, взмолился. Что же вы, братцы, делаете? Им же больно. Они же дети совсем. А сам он уже почти дедом был. Его товарищи-одногодки стоят, посмеиваются. А у нас, говорят, план такой, из Москвы пришел. Сегодня, говорят, мы должны пять велосипедистов подготовить для олимпийской сборной. Ну, если ты, конечно, так хочешь, можешь один их всех заменить. Давай, мол, не робей. И что вы думаете? Взял Андрюха спички, воткнул себе между пальцами на обеих ногах по две штуки и поджег. Сослуживцы стоят, посмеиваются. Интересно ведь — человек сам «велосипедом» быть вызвался. А уже и паленым запахло. Огонь по самым пальцам пляшет. Да только Андрюха ногами-то не брыкает. Терпит. Глаза свои синие выпучил от боли и терпит. Остолбенели сослуживцы. Понимают, что боль их товарищ испытывает дикую. И тут один из них не выдержал, схватил простыню и затушил горящие ноги моего братца. Ожоги были сильнейшие. Волдыри такие, что ступать больно. Но в санчасть Андрюха не пошел. Благо у одного из солдатиков мед был. Так братец мой смажет сгоревшие пальцы медом, портянкой обмотает и в сапоги ноги экипирует. Терпит боль. Не хромает. Тот самый солдат, что огонь затушил, спрашивает его:

— Чего же ты не кричал? Ведь боль же адская была.

— Если бы закричал, салажат разбудил бы. А они и так, бедолаги, не высыпаются.

Представляете? Умора. Не солдат, а сплошной «Аншлаг» вместе с Региной Дубовицкой. В конце концов его одногодки от него отвернулись. Все. Они — деды, всю часть под каблуком сапога держать должны, а он своим салабонским поведением их авторитет подрывает. Словом, написали они коллективный рапорт с просьбой перевести рядового Андрея Григорьева в другую часть. Ну, как вы сами понимаете, такие рапорты в армии начальством не рассматриваются. Мало ли чего бойцы требовать будут. Коллективный рапорт — все равно, что бунт на корабле. А бунтарям одна дорога: мешок на голову и за борт. Но, представьте себе, этот рапорт командир части рассмотрел. Очевидно, и сам наслышан был о подвигах братца моего. Перевели его в медсанчасть за больными ухаживать. Так и здесь без юмора не обошлось. Выздоравливающим уколы колоть надо. В… Сами понимаете, мягкие места. А он на них, на места эти, смотреть не может. Он и в бане-то только себе под ноги всегда и глядит. Пару раз чуть не обварился из-за этого. Натыкался на шайки с кипятком своих сослуживцев. Так мало того, что ему на голые части обычно скрытого тела теперь смотреть приходилось, так ведь укол — это еще и больно. А больно сделать человеку он ну никак не мог. Пришел тогда Андрюха к начальнику санчасти, упал перед ним на колени и зарыдал. Увольте, мол, от такой каторги. Всю жизнь, мол, за вас буду Богу молиться. Начальник санчасти даже оробел: здоровенный солдат, и тут такая истерика. А братец мой между тем на бок завалился и затрясся весь, задергался, как когда-то в детстве. Ну, прибежали санитары, сделали укол бедолаге, уложили в отдельную палату. Словом, через неделю служил мой брат на скотном дворе, за поросятками ухаживал. Да так, что и после увольнения в запас от него еще с месяц свиным духом несло.