Михаил Брыжинский - Обручи

— Терпимо, — ответила Таня. — Только холодно очень. Окончательно замерзла.

Она говорила слабым голосом, из-за рева двигателя почти не расслышал, но по шевелящимся губам догадался, что сказала именно так. Нисколько не колеблясь, снял с себя ватник и укутал им жену, заботливо подоткнув полы под нее, чтобы сберечь тепло, шедшее от нее же самой — другой возможности согреться в кабине не было. И хотя сам скоро продрог основательно, оставшись в одной рубашке, ни за что бы не согласился принять ватник обратно, даже если бы сама попыталась вернуть его. Снять ватник с Тани — значит, снять и с сына. Позволить себе такое он никак не мог.

«Бога в душу!.. — по-черному ругнулся про себя Володька. — Мало было печали — черти метель накачали, — рука потянулась к ручке газа, но тут же отвел ее обратно. — Прибавь ходу — дорогу потеряешь. Одно к одному. И впрямь, что ли, закон подлости существует?.. Может, успеем все-таки?»

С этой минуты он чаще поглядывал на жену. И от того, что видел на ее лице, зависело его состояние. Если боль прорывалась наружу — стоном ли, гримасой, весь холодел, когда же притихала, спокойней становилось и ему. И только одно пребывало неизменным: по-прежнему «держал дорогу». Ни слышать, ни видеть ничего не мог, не было никаких ориентиров, мог только чуять одному ему известным образом, что находится под гусеницами. Вот он и «вчуивался», ни на секунду не позволяя ослабнуть напряжению, владевшему им. Все чувства его спрессовались и превратились в один тончайший прибор, позволявший не сбиться с пути.

Управляясь с колхозными делами, Володька не забывал и про свое хозяйство, хотя и небольшое, но тоже требовавшее мужского догляда. Мало-помалу перечинил, поправил, отремонтировал все, что пришло в ветхость, пока служил в армии. Это только кажется, что два года — срок небольшой и ничего не может за это время измениться, на самом же деле дом и хозяйство требуют постоянного ухода. Что-то рассыхается, что-то гниет, ломается, рушится. Все время требуется что-то обновить, перебить, подрубить, перебрать. У сельского жителя инструмент не ржавеет. Сноровки Володьке не занимать, помаленьку перечинил все, что требовалось. Оставалась кровля. Дом крыт шифером давно уже, лет тридцать, пожалуй, прошло — он, конечно, не помнит, но знает от матери, что крыли отец, когда еще жив был, с дедом Романом. От времени и проросшего на нем мха шифер стал буровато-зеленым, потрескался. Мать, всякий раз, когда заходил разговор про новую кровлю, неизменно вспоминала, как прошлой осенью уставляла весь дом тазами, ведрами, чугунами — всем, что годилось для воды, ибо прохудившаяся крыша стала вовсе плохой защитой от непогоды. Володя, конечно, и сам понимал, что кровлю пора менять, и не раз обращался к председателю. Когда подошел впервые, Пекшин сразу же согласился выделить сотню листов и только попросил немного обождать, пообещав, что скоро начнут возить шифер для фермы, и с первой же машины получит свое.

Он тогда понадеялся и работал себе спокойно. А когда довелось проезжать мимо второй фермы, приметил с неприятным удивлением, что на ней белеет новенький шифер. Разыскал председателя и напомнил.

— Конечно, конечно, я же не забыл, — успокоил тот. — Просто материалу нам дали тютелька-в-тютельку. Ни листочка лишнего. А не перекрой ферму, коли шифер выделили — замордуют. Сам понимаешь.

— И как же теперь?

— Не волнуйся, Владимир. Будет тебе, что просишь. Обязательно. Завхоз третий день мотается, шифер выбивает: так и так надобен. Получишь, как только пробьет. Погоди маленько…

Но и в следующий раз шиферу ему не досталось. Колхоз срочно строил склад минеральных удобрений. Именно из шифера. Чтоб и быстро, и дешево. Пекшин опять попросил немного погодить. И снова в колхоз привозили шифер. Но он снова куда-то спешно понадобился. А уже напирала осень. Заметно похолодало. Вот-вот должно было полить. Володьке надоело без конца «погодить», плюнул на вспашку зяби, бросил трактор и рванул в район. Там в РСУ выписал шифер. Заломили с него чуть не втрое, потому что брали и за работу, и за доставку своим транспортом, за погрузку-разгрузку и еще за что-то. Махнул рукой на все, договорился с «леваком» и тот отвез. Кликнул Шуряя, еще двоих мужиков и в два дня перекрыли дом. После этого, наконец, успокоился, но на душе долго оставался нехороший осадок. «Сказал бы сразу — не дам, самим не хватает. А то водил, водил за нос, как пацана», — с неприязнью думал о председателе, но потом все позабылось. Лили осенние дожди, а в доме сухо и тепло. Это главное. И начхать ему на остальное…