Михаил Брыжинский - Обручи

Доехав до дому, оставил трактор работающим. Только убедившись, что все нормально, вышел заглушить двигатель и слить воду. Метель не унималась, а, напротив, усиливалась. «Не дай Бог когда-нибудь в такую погоду на дороге оказаться!» — промелькнула в голове зябкая мысль, и он юркнул в тепло дома. Немного посидел с матерью и женой, но усталость переломила; отказался и встречать Новый год, и телевизор смотреть, раздевшись, бухнулся в кровать и тут же провалился в тяжелое забытье.

Однако выспаться как следует не удалось: его начали тормошить. Уставший организм требовал отдыха, но покою не давали. В ответ Володя вначале издавал только глухое мычание, от него никак не отставали, силком усадили на кровати и брызнули на лицо холодной водой. Он начал пробуждаться и таращить глаза на мельтешившую перед ним фигуру, совершенно не понимая, чего от него хотят.

Слух пробудился раньше соображения. Услышав: «Говорила, сберегайся, ведь жена на сносях, а ты…» Володька, еще окончательно не проснувшись, начал одеваться. Спросонья никак не попадая ногой в штанину, попросил с робкой надеждой:

— Может, до завтра отложим, до утра?

— Очумел? — прикрикнула мать. — Лопать меньше надо было.

— Да не пил я почти. Так что-то уморился, — примиряюще оправдывался он. Управившись, наконец, с обеими штанинами и застегивая пуговицы, добавил: — Сильно устал нынче… А чего надо-то?

— Вот нечистый дух! — в сердцах воскликнула мать. — Жена твоя рожать собралась — вот что. Беги за транспортом…

Не успела мать закончить, как услышал возню и приглушенное постанывание из-за занавески, где у них стояла еще одна кровать и где последнее время спала жена. Остатки дремы слетели мигом, и он, так и не застегнув всех пуговиц на рубашке, торопливо накинул ватник, висевший на крючке у самой двери, и выскочил на улицу.

А там метель разыгралась не на шутку, и снегу намело уже порядком. Шагнув с крыльца, очутился в снегу по колено. Он присвистнул и помчался к дружку Сене Козыреву, с которым было слажено: если что — Сенька в ночь за полночь отвозит Таню в больницу, хотя знал, что и без всякого уговора тот сделал бы это, не зря же председатель разрешал ему на ночь ставить машину у дома и не отгонять в гараж, что на центральной усадьбе колхоза. Мало ли что может случиться! Хотя на все их Пармаево — отделение колхоза — два десятка дворов, но ведь и тут — люди. Телефона в селе, чтобы дозвониться, к примеру, в больницу или хотя бы до своего правления или гаража, никогда не бывало. Видно, полагали, что телефон на двадцать дворов — роскошь. Хотя в городах отдельной семье дать телефон за грех не почитается. А пока пробежишь семь километров до гаража за техникой, пока чего — может случиться, поздно окажется. Так что правильно, конечно, председатель решил держать здесь вроде как дежурную машину. Вернее, так надумал сам Сеня. Председателю, может, за колхозными делами и недосуг о таком подумать, но и за то спасибо, что не стал идти против, согласился.

Володька бежал к Козыреву, а шаг все замедлял. А дойдя до его дома, и вовсе остановился. Будить друга было бессмысленно: машина стояла занесенная снегом чуть не до самого капота. Завести-то, конечно, Сенька ее заведет, да только стронуться с места не удастся. «На буксире потянуть? — мелькнуло в голове. — А смысл?..» Он решительно повернул и споро, как только позволяла занесенная дорога, понесся обратно, машинально отметив, что следов своих, хотя прошел только что, уже не видит — замело: «Один поеду. Налегке… А с машиной — только лишняя морока…»

Влетев в дом, приказал матери с порога:

— Давай воду! Сам повезу.

— Да ты что? — удивилась мать. — Тут быстро надо. На машине.

— Какая машина?! Глянь, что на улице деется! — И поторопил: — Некогда рассуждать. Доставай свои чугуны.

Охнув, мать бросилась к печи, схватила кочергу, но второпях забыла снять заслон устья и тыкала, не понимая, почему кочерга не лезет в печь. Наконец, приметив оплошку, в сердцах с грохотом кинула заслон на пол и достала из печи двухведерный чугун с теплой водой. (Зимой каждый день на ночь ставила два таких чугуна с водой в печь — утром заливать в радиатор.) Торопливо, расплескивая, перелила воду в ведра. Он схватил их и выскочил за дверь. Опростав, снова метнулся в дом. Мать к тому времени вытянула на шесток и другой чугун.

Теплая вода оказалась нелишней, трактор завелся сразу, безо всяких капризов.

Снова забежал в дом, а там посреди избы уже стояла одетая, собравшаяся Таня. Мать торопливо и бестолково бегала по дому, вытягивала то один, то другой ящик старомодного комода, всегда стоявшего, насколько помнил Володя, в углу под правым крайним окном, то кидалась к шифоньеру — подарок от колхоза на их с Таней свадьбу — начинала рыться там, доставала очередную какую-то тряпку и запихивала в сумку на полу возле Тани.