Александр Зевайкин: Джон и Тимми

Когда выпили по второй чашке кофе, гостья совсем освоилась и, увлеченно рассказывая содержание недавно прочитанной книги, небрежно закинула ногу на ногу. Короткая черная юбка уползла вверх, разрез на бедре беспомощно раскрылся, выставив напоказ нежную плоть. У Федора перехватило дыхание, ладони стали влажными. Он пытался казаться беспечным, кивал, улыбался и старался не смотреть на ее ноги, прекрасно понимая, как красноречивы его голодные взгляды.

На прощанье она одарила его обворожительной улыбкой и пообещала зайти еще. Так и сказала: «Просто поболтать». Вначале она действительно приходила просто поболтать, попить кофе, приносила ему книги, а со временем он почувствовал, что их отношения могут иметь логическое продолжение. Еще никто не воспринимал его так, как она: со всеми недостатками и достоинствами. Он уже не мог не видеть ее каждый день. И если она долго не приходила, начинал волноваться. Каждое утро он стоял у окна и ждал появления ее белого «Фольксвагена».

Да, она привыкла жить хорошо. Дорогие одежды, рестораны, своя машина. Конечно, она получала в несколько раз больше его. Должность. Он немного комплексовал и старался уйти в сторону, когда она вдруг пригласила его в ресторан. Это неправильно. Приглашать должен мужчина. Он отнекивался, но она не хотела ничего слушать.

— Какая глупость, — мягко говорила она, — вести разговор из-за сотни баксов. Просто у меня настроение такое. Хочется тихой музыки, полумрака, хорошего вина и… человека, с которым можно просто поболтать по душам. Это сейчас большая редкость.

— Но я… — он развел руками.

Она по-детски насупилась и с нежной дрожью в голосе прошептала:

— Не обижай меня.

Он не мог ее обидеть.

— Сначала мы купим тебе приличный костюм…

А потом…

Она сама застелила кровать свежим бельем. Он смотрел на ее пухлые ягодицы, обтянутые черным материалом, и не понимал, зачем он ей.

Наутро он проснулся первым. Долго любовался спящей женщиной. Есть в этом что-то прекрасное. Во всех спящих… Она открыла глаза, улыбнулась.

— Поцелуй меня.

Он поцеловал.

— Поцелуй всю, — она капризно надула губки, — я так хочу.

Он был не против. Забытая сласть вернулась и приятно будоражила кровь. Ему самому хотелось зацеловать тугое нежное тело. Он целовал, спускаясь губами все ниже и ниже, и не верил во все это. Не верил в реальность происходящего.

— Сегодня выходной, — промурлыкала она, запуская пальцы в его волосы. — И у нас много дел.

«Каких дел?!» — мысленно удивился Федор, но ничего не сказал.

А дел действительно оказалось много — и новых, и почти забытых.

А потом, уже много дней спустя, она ласково подвела разговор к интересующей ее теме, и Федор заподозрил неладное. Так вот для чего весь этот спектакль! Она стала еще нежнее, еще ласковее, вытворяя такие вещи, о которых он и не подозревал, и все гнула, гнула свою линию.

— Пойми, — шептала она, прижимаясь к нему упругой грудью (левой или правой, не имеет значения, они обе хороши в равной степени), — дело верное. Покупателя я уже нашла. Сто миллионов долларов. Представляешь, какие это деньги! За полчаса работы. Все продумано. Но кроме тебя никто не справится. Ты — единственный специалист.

Федор поднял на нее удивленный взгляд:

— Но что может быть такого в нашем умирающем институте?

— Ты далек от тайн производства. Ты думаешь, просто так у нас самая новейшая техника? В нас вложено столько денег! Результат двадцатилетней работы — сверхпроводник. Его цена — семьсот миллионов долларов. Это революция в электронной промышленности. Кто первым заполучит его — тот господин и бог.

— Но при чем здесь я?

— Вся информация на лазерном диске. Код сейфа я знаю. Дело в сигнализации. Дело в тебе.

Ее горячее дыхание щекотало ухо. Она накрыла его своим телом, поцеловала:

— Представляешь, вся жизнь изменится. У тебя свой остров в Тихом океане, роскошная вилла, и я рядом, в наряде дикарки, загорелая, сладкая, как шоколадка. Вся твоя. Я бегу по кромке моря. Ты гонишься за мной. Сильный, загорелый, дикий. Догоняешь, роняешь на песок и… я не в силах тебе сопротивляться…

«Женщина, имя тебе — вероломство…» — сказал однажды классик, и был бесконечно прав.

Видя его нерешительность, она встала и, не прикрываясь, прошлась по комнате. Он смотрел на ее тело. На движение ягодиц, на ее бедра, живот, груди, и представлял ее загорелой дикаркой, убегающей по кромке прибоя.

— А что ждет тебя здесь? Серая, непроглядная жизнь впроголодь, нищенская старость и место на общем кладбище, без памятника, с шестизначным номером.