Анатолий Маев - Генетик

— Хорошо, подумаем, где их взять, — согласился Розогонов.

— Позвольте мне продолжить, — виноватым голосом попросил Острогов-Гондурасский. Но, чуть промедлив, добавил — Хотя я уже все сказал.

Слово снова взял Розогонов:

— Докладчик прекрасно изложил суть в форме тезисов. Вопросы будут?

Вопросов не оказалось.

Перешли к организационным моментам. Заслушали доклад Вараниева о финансовом положении дел в партии, и работу за отчетный период признали успешной. Поступившее от Ивана Николаевича Иванова предложение брать банки для пополнения партийной кассы было отвергнуто. Вараниев так и сказал:

— За это точно башку оторвут. И не только башку!

Иванов попытался было возразить, мол, во всех органах есть сочувствующие, нас не тронут. На что Вараниев ответил двусмысленно, хотя и весьма лаконично:

— Не органы отрывают органы.

Вопрос закрыли. Еврухерий задремал. Он чувствовал себя паршиво. Собрание закончилось, все разошлись, но осталась четверка: председатель партии Розогонов и наиболее приближенные к нему товарищи. Их было трое: Вараниев, сам Макрицын и Шнейдерман.

— То, что говорил Старик, я полностью одобряю и признаю единственно правильным в условиях нашего времени, — начал председатель. — Но буду откровенен: где взять вождя и подходящих евреев, я не знаю. А что вы думаете, товарищи?

— Сложный вопрос, — в один голос ответили Виктор Валентинович и Боб Иванович.

— А каково ваше мнение, Еврухерий Николаевич?

— Постараюсь увидеть, Святослав Иванович, — задумчиво ответил ясновидящий. — Прошу тишины.

Макрицын закрыл глаза, руки свесил так, что, казалось, они болтаются, как канаты, ноги расставил, голову опустил. И просидел в таком положении около пятнадцати минут. Затем попросил глоток воды и рассказал о том, что ясно увидел:

— Вождя нет. Те, что есть, — не вожди. Но я видел вождя. Зачат он будет не раньше трех недель и не позже восемнадцати месяцев от сегодняшней даты. С евреями сложнее. Ничего конкретного не видел. Может быть, потому, что болит голова. Через пару дней попытаюсь снова. Товарищи, прошу разрешить мне уйти из-за плохого самочувствия.

Товарищи разрешили, пожелав напоследок крепкого здоровья.

Макрицын, попрощавшись, медленно дошел до лифта. На сей раз он не захотел идти по ступенькам, чтобы не растрясти голову. По пути заглянул в аптеку, купил анальгин, проглотил две таблетки без воды.

Еврухерий шел и думал, думал, думал… О своем детстве и предстоящем завтра выступлении перед членами профсоюза работников хлебопекарен, о такой непонятной дружбе с Ганьским и о бывшей своей жене, Ангелине Павловне. А еще об оцелотах.

На Лесной улице его думы прервал душераздирающий сигнал автомобиля и истошный визг тормозов, после чего голова, высунувшаяся из кабины, обозвала ясновидящего очень нехорошими словами, угрожая дать то, чего ни в прямом, ни в иносказательном смысле Еврухерию совершенно не хотелось на данный момент. Потом он зачем-то зашел на Савеловский вокзал, но, не вспомнив зачем, перешел Дмитровское шоссе. Наконец Макрицын добрался до метро «Динамо», в районе которого и жил в своей небольшой двухкомнатной квартире, доставшейся ему от своевременно скончавшейся двадцать лет тому назад бабушки. Через пятнадцать минут, изрядно потрепанный неудачным днем, ясновидящий с отстраненным выражением лица неподвижно лежал на диване. Надо было продумать сценарий завтрашнего выступления, но Еврухерий устал и был не в духе из-за болевшей, звеневшей, шумевшей головы, а посему решил выступать без оного. Вспомнив про купленный анальгин, вознамерился проглотить еще пару таблеток, но, не почувствовав результата от ранее принятых, передумал. Есть ему не хотелось, купался он по выходным, и следовательно, делать Макрицыну было нечего, кроме как предаться сну. Благо постель не убирал, а потому оставалось только раздеться и лечь.

Еврухерий с трудом поднялся с дивана и дошел до кровати. Уснул быстро, но среди ночи был разбужен музыкой надрывно звучавшей гитары. Самое же удивительное заключалось в том, что звук фатально расстроенного инструмента доносился не с улицы и не через стену из квартиры соседей, а… из-под кровати. Не в силах встать, Макрицын включил настольную лампу без плафона и, свесив голову, осмотрел пространство под кроватью. К тому времени музыка звучать перестала, но в трехлитровой банке вместо малинового варенья Еврухерий увидел человека с шестиструнной гитарой в руках. Когда их взгляды встретились, незнакомец протянул хозяину квартиры руку из горлышка посудины и представился: