Анатолий Маевский - Музыканты

Рассказывал мне отец историю, произошедшую с его дедом. Правда это, или нет, не знаю точно. Но какие-то реальные события все-таки были, потому что эту же историю мне пересказывала моя тетя Бронислава, старшая сестра моего отца. Она, как и мой отец, прошла всю Отечественную войну, была фронтовым врачом — хирургом, полковником медицинской службы. А отец мой, пройдя фронт фельдшером, после войны стал врачом — эпидемиологом, боролся с малярией, холерой и прочими инфекционными болезнями. Так, что люди они были серьезные, ветераны с множеством наград, весьма далекими от мистицизма. Поэтому, думаю, это была реальная история Речицкого фальворка, произошедшая в конце 19 века.

Жил мой прадед крепко — имел большую и дружную семью, двух взрослых сыновей, мельницу и достаточно земли. Работать в этой семье любили и умели, поэтому жили зажиточно, но без шляхтицкого гонора, коим был весьма богат этот край в те времена.

Было у деда с сыновьями одно увлечение и, можно сказать, талант — они были известными в округе музыкантами. Их часто приглашали играть на свадьбах и других народных гуляниях. Вот с этим-то и связана одна необычная история.

Как-то холодным зимним вечером, большая семья, помолившись, собралась за столом ужинать. Дед, тогда еще крепкий пятидесятилетний мужчина, по словам потомков, человек очень большой физической силы и крутого, бесстрашного нрава, первый сел за стол и взял ложку. Только после этого остальные члены семьи могли тоже сесть и приступить к еде. Все было очень строго и патриархально. Не успели взрослые мужчины выпить по рюмке вишневой наливки, как вдруг в окно постучали. Постучали громко и властно.

— Кого это, неладная, несет в такую погоду? — недовольно сказал дед, — Даже собаки попрятались и не лают, видно, их будки снегом замело. Григорий! А ну, глянь-ка, кто там пришел.

Григорий, старший сын, послушно встал из-за стола. И тут Юзефа — жена его, вдруг громко заплакала: — Не ходи туда, Гриша — не к добру это!

— А ну, цыц, баба! — прикрикнул дед на невестку, — Раскудахталась! Та замолчала, продолжая всхлипывать в рукав.

Григорий на мгновение замешкался, хотя был он известным в фальворке кулачный бойцом и не боялся никого и ничего. Младший сын мельника, Юлиан, тоже попытался было встать за старшим братом.

— Куда? Сидеть! Сам Гришка разберется — буркнул дед.

Семья продолжила ужин.

Григорий подошел к дверям в сенях. Какой-то непонятный страх и робость овладели им, человеком, который голыми руками отбился от банды разбойных людей, остановивших раз его повозку на лесной дороге.

— Кто там?

— Открывай! Хозяина подавай сюда! — прозвучал зычный, с хрипотцой мужской голос, и в подтверждение своего нетерпения пришелец ударил кулаком в дверь. От удара даже стекло в окне задребезжало.

— Чего надо? — спросил Григорий через дверь.

— Отца подавай, Григорий, да побыстрее! — еще раз грохнул пудовым кулаком незнакомец в дверь.

Григорий вернулся в светелку, где ужинала семья.

— Батя! Там к тебе пришли. Требуют.

Юзя, невестка, а за ней и вторая невестка, тихонько заскулили от страха Бабка, женщина суровая, под стать своему мужу, грохнула по столу оловянной ложкой:

— А ну, замолчали, курицы!

Дед спокойно выпил налитую рюмку наливки и сказал, вытирая усы:

— Скажи, что хозяин занят, пусть подождет, пока я поужинаю.

Григорий так и передал незнакомцу, не открывая при этом двери.

— Ну что ж, как освободится хозяин, кликнешь меня, потолковать надо — и за дверью раздался хруст снега под сапогами незнакомца.

Ужин закончили в полной тишине. Помолились благодарственно. Бабка с невестками убрали со стола. Внуков отправили спать, а за ними ушли и невестки.

Дед остался сидеть за столом, неспешно подкручивая усы, довольно кряхтя после сытного ужина. Бабка осталась в светелке и встала за спиной мужа. Юлиан, достал из-за голенища сапога нож и стал точить его на бруске, медленно и основательно, время от времени посматривая на двери.

— Ну, давай, Григорий, гостя незваного. Послушаем, что скажет, — сказал дед, выпив неспешно еще рюмочку наливки.

Григорий вышел, набросив на плечи кожух.

Юлиан недоуменно взглянул на отца, но тот, молча, налил себе следующую рюмку и, крякнув, выпил. Это было совершенно необычно — никогда дед за едой не выпивал больше двух рюмок. А сыновьям и женщинам, вообще, больше одной рюмки, не полагалось.