Артур Миллер - Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

Он никак не мог набраться смелости опубликовать такое объявление. И уже начал сомневаться, не сочтут ли его каким-нибудь извращенцем. Но идея так и висела над ним, довлела, как долг по отношению к самому себе. Однажды он развернул свежий номер «Виллидж войс» и остановился на углу Бродвея и Принс-стрит, изучая колонки частных объявлений: множество страниц с назойливыми просьбами, мольбами и приглашениями стать чьей-то компаньонкой, обещания физической близости, сулящей некие открытия, а также физического самоусовершенствования. Это напоминает огромное ледяное поле, подумалось ему, над которым разносятся человеческие голоса, взывающие из трещин о помощи. Дантов ад. Он принес газету домой, бросил на свой девственно-пустой стол, пытаясь принять наконец какое-то решение, и в итоге решил попробовать действовать прямо: «Требуется крупная женщина для безобидного эксперимента. Возраст значения не имеет, но кожа должна быть гладкая и упругая. Фото обязательно».

После пяти фальстартов — фотографий чудовищно жирных голых женщин, снятых со всех сторон, — он получил фото Кэрол Мундт и сразу же понял: это то, что ему нужно, — голова откинута назад, словно ее одолел приступ смеха. Когда же она возникла в дверях — в желтой коротенькой юбке, черной блузке и белом берете, на шесть дюймов выше его и с трогательной, немного слащавой, смущенной и бравой улыбкой, — ему захотелось ее обнять. Он мгновенно и полностью уверился в том, что она в точности оправдает его задумку и всю концепцию. Наконец-то он сделал хоть что-то, чтобы заполнить эту свою пустоту.

Уютно устроившись в его кресле, она предприняла безнадежную попытку натянуть юбку пониже, одновременно стараясь сохранить на лице скептическое и задорное выражение, словно они были совершенно чужие люди, случайно столкнувшиеся в баре. Потом позвенела своими тяжелыми браслетами и цепочками на шее и заржала — лошадиное ржание, раздражающее его чувствительный слух. Вообще-то было в ней что-то девственное, чистое, что она старательно пыталась скрыть, может быть, даже чрезмерно чистое, как оливковое масло высшего сорта. Это сравнение он решил запомнить, чтобы потом где-нибудь использовать.

— Ну, так что это за работа? Или я слишком любопытна?

— Все очень просто. Я писатель. Романист.

— Ага. — Она кивнула, правда, с некоторым сомнением.

Он взял с полки одну из своих книг и подал ей. Она взглянула на его фото на суперобложке, и ее подозрения растаяли.

— Ага, теперь понятно, а что же…

— Вам, конечно, придется раздеться догола.

— Ага. — Ее это, кажется, возбудило, и она даже вроде как напряглась, готовая принять вызов.

А он продолжал нажимать дальше:

— Я должен иметь возможность писать прямо на вашем теле, в любом месте. Понимаете, рассказ, который я хочу написать, видимо, займет все ваше тело. Конечно, я могу и ошибаться. Я пока что не совсем уверен, но, вполне возможно, он станет первой главой будущего романа.

И он рассказал ей все о своем творческом застое и надежде на то, что, записав рассказ на ее коже, он наконец выйдет из кризиса. У нее аж глаза расширились от сочувствия и восторга, и он увидел: она горда тем, что стала его конфиденткой.

— Ну, не знаю… Может, это и не сработает…

— Но попробовать-то можно, верно? Я хочу сказать, попытка не пытка.

Оттягивая начало, он снял со стола коробку со скрепками и кожаный бювар, давнишний подарок Лины на Рождество. Как сказать ей, чтоб раздевалась? Безумие ситуации обрушилось на него могучей волной, угрожая снова отбросить в состояние полной творческой импотенции. С трудом взяв себя в руки, он попросил:

— Раздевайтесь, пожалуйста. — Вообще-то он никогда не осмеливался предложить такое женщине, по крайней мере стоя. А она как будто чуть пожала плечами и выскользнула из одежды — и вот уже стоит перед ним голая, если не считать белых трусиков. Он поглядел на них, и она спросила:

— Трусы тоже снять?

— Ну, если вы не против, то, конечно… Это — ну, не знаю, — меньше вдохновляет, понимаете, когда в трусах… К тому же я хотел бы и там писать тоже.

Она стянула с себя трусики и села на стол.

— Как мне лечь? — спросила она.

Она явно уже пожалела, что ввязалась в это дело, но, справившись со смущением, осталась в состоянии неопределенности и нерешительности, точно в таком же, в каком находился он практически все последнее время. Так что их отношения сразу стали еще более близкими.

— Ложитесь сперва на живот. Простыню подложить?