Джулия Тот - Гном

Сережа вспомнил Димины слова, но решил все же начать разговор первым:

— Извините, я вас еще в аэропорту видел, можно с вами поговорить? Мы можем пойти на мое место — мой друг специально пересел.

Родители Кати, прервав свой разговор, в изумлении смотрели на молодого человека с красивым лицом и сильной, но маленькой фигурой, и папа, повернувшись к дочери, кивком головы дал разрешение.

Катя осторожно встала, меряясь ростом с незнакомцем, и уже немного поверив в видение, также прямо глядя Сергею в глаза, сказала:

— Пойдем, а то еще самолет раньше упадет, чем мы поговорим, — и пошла за ним, видя, как пассажиры во все глаза рассматривают из ниоткуда взявшихся лилипутов, думая, скорее всего, что они — брат с сестрой.

Сережа пропустил девушку вперед, на Димкино место, и сел рядом. Он пытался найти первые слова для разговора, когда начала она:

— Меня Катя зовут. Давно ты узнал об этом?

— Сергей Матвеев, — он посмотрел на нее, чтобы добавить слова о приятности знакомства. Но увидев только ожидание ответа на ее красиво-кукольном лице, уточнил: — Что расти не буду? Два года, — и Сережа быстро рассказал свою историю.

Катя молчала минуты три, глядя перед собой, и только потом скороговоркой пролепетала:

— Я думаю, у тебя болезнь эту тоже найдут. А вот живешь ты так зря, чего ты людей боишься? Они сами себя виноватыми будут чувствовать, если обидят, и потом всегда будешь получать от них только хорошее…

Сергей совершенно не понял логики девушки, но уловил, что в сказанном ей есть какой-то неправильный, нехороший расчет, но решил сейчас не тратить время на раздумья и продолжил задавать вопросы:

— Кать, а кем ты стать сможешь с таким ростом?

— Да вот, — засмеялась она, кивнув в сторону, где сидели родители, — видишь, в Америку меня тащат, рост попробовать вытянуть на капельку, или жизнь получше да попроще с таким ростом обеспечить. Если там и правда на рост уж так внимания не обращают, я бы юристом стать попробовала. Но меня же в суде никто за лавками этими не увидит! — Они весело засмеялись вместе и, сквозь смех, Катя использовала свою очередь для вопроса:

— А ты?

Сергей рассказал Кате о своих детских мечтах, надеждах родителей и о том, что теперь он понятия не имеет, что он может сделать со своей жизнью, закончив учебу. Девушка посмотрела на него, заставив почувствовать себя ничтожным, даже меньше его реального роста:

— Сереж, ты маленький, или какой угодно, но — мужчина, ты еще придумай, что работу не могут найти люди с длинными носами или мелкими зубами.

Он рассмеялся, но про себя подумал, что умная она девушка, разницы только между мужчиной и женщиной в их ситуации не понимает — что для женщины может быть если не достоинством, то, пусть даже с натяжкой, — приемлемым, для мужчины — непростительное уродство, болезнь, порок. Но спорить с симпатичной маленькой девушкой он не хотел, как не хотел и ни в чем ее переубеждать. Самолет начинал снижение, и им пора было разбредаться навсегда — по своим местам:

— Спасибо тебе, Кать, за разговор и удачи в Америке, и в жизни там! — Сережа встал, чтобы выпустить девушку.

Она тоже поднялась и, поравнявшись с ним в проходе, неожиданно обхватила его шею руками и поцеловала в щеку:

— Прощай Сережа Матвеев и будь мужчиной, — еще раз просверлив долгим взглядом его серые глаза, она в секунду сняла с шеи висевшую на темной изящной ленточке букву «К» и, запихивая ее в его руку и уже делая первый шаг в сторону «хвоста» самолета, прошептала, но он услышал:

— Тебе тоже удачи в жизни! Пока!

Сережа, сжав в руке букву с ленточкой, повернулся к своему месту, чтобы не вызывать гнев стюардесс, и увидел уже сидящего там, с полной радостью за друга, Диму, отчего смутился и аккуратно положил подарок, чтобы друг не заметил, в карман пиджака с эмблемой колледжа.

Сережа проснулся от миллиона орущих в старых деревьях парка птиц. Раньше он любил эти, совершенно не похожие на птичье пение, воробьиные бойни по утрам в конце весны и начале лета. Ему не нужны были часы — птицы начинали делиться друг с другом громкими планами на день каждое утро в одно и тоже время, и Сережа, открывая глаза, всегда несколько минут просто лежал и слушал эту «планерку», улыбаясь новому дню и всем его неожиданностям и, только уже проснувшись, будил Диму, ненавидящего птиц вообще и, особенно — воробьиные и голубиные стаи, считая их разносчиками заразы.