Дмитрий Рыков - Та, что гасит свет (сборник)

— Инвалидное? — поднял бровь Борис Антонович.

— Это ты как хочешь назови. На колесиках, чтобы по квартире передвигаться. И узенькое, чтобы в дверные проемы проходило. Ну ладно, до завтра. Эту бутылку допьете, и больше — ни-ни. Я охране скажу, чтобы Сашку второй раз в больницу не пускали, а то еще за следующей побежит. Черти!

Иван Анатольевича погрозил пальцем и ушел.

— Знаешь, Боря, — признался Шурик, — я, похоже, того, опьянел. Пойду я, а то не доеду еще…

— Скажи мне, Саш, как мне теперь жить?

— Не знаю, что ответить. Я же в такой ситуации никогда не был. Мне с женщинами всегда везло:

Саша положил руку на плечо Борису:

— Знаешь, что мне одна умная женщина сказала? «Если человек в двадцать лет считает, что ему бабы не дают, потому что любят мужиков постарше, так как те богатые, а в сорок не дают, потому что любят молодых и мускулистых, значит, бабы ему просто не дают».

— Ты еще Тулуз-Лотрека вспомни…

— Правильно, внешнее уродство — не помеха. Должна быть харизма. И уверенность.

— А какая у меня уверенность с такой ногой и кособокой походкой…

— Правильно. Вот ты и не набрался нужного опыта. А у тебя, кстати, неплохой шанс начать жизнь заново. Анатольевич с Барковым тебя вылечат, с Натальей разведешься, университет бросишь. Может, еще в Москву переедешь. Сейчас в ЦСКА — Зико, и там теперь куча переводчиков с португальского. Скоро «Спартак» к себе Сколари переманит, а ты тут как тут!

— Ты уже точно в стельку. Какая Москва? Выкарабкаться бы, остаться живым-здоровым и доживать свой век без потрясений, зарабатывая интеллектуальным трудом…

— Интеллектуальным трудом можно зарабатывать в США или Европе, получая гранты на исследования в надежде годам к семидесяти оказаться нобелевским лауреатом. Да и зачем в семьдесят лет деньги? В больницу носить? А интеллектуальный, особенно переводческий или писательский, труд денег не приносит. Вот смотри, Бунин, Грин, Сервантес, Мережковский, Андрей Платонов, Саша Черный — все умерли в нищете. Хемингуэй был богат, но все равно плохо кончил.

— А Набоков?

— Исключения подтверждают правило. Давай по последней, да пойду я…

Оставшись один, Борис Антонович быстро уснул. Алкоголь помог. Провалился он в черноту сна быстро и без сновидений.

На следующий день он был уже дома. Санитар вкатил его в инвалидной коляске в квартиру и ушел. Борис Антонович порадовался, что на крыльце подъезда предусмотрен съезд для детских колясок, — значит, он сможет выбираться на прогулки. Раньше он на этот спуск внимания не обращал…

Договорился с сиделкой. Три недели — и много, и мало, главное — погрузиться с головой в работу, чтобы времени на грустные размышления не оставалось. Взял в одной фирме сложный технический перевод и принялся за дело.

Вечером появилась пожилая женщина, помыла утку, что-то приготовила, сказала, что будет навещать его каждый день. Борис Антонович пока дал ей старые ключи. Саша заказал ему новый замок, но когда будут менять, не сообщил.

Борис Антонович провел тоскливую одинокую ночь, Наталья не появилась. Целый день, забывая поесть, он работал. Вечером услышал, как в прихожей щелкнул замок входной двери. Он вздрогнул и почувствовал легкое головокружение. «Нервишки шалят, — подумал он, — надо взять себя в руки». Наталья заглянула к нему в спальню, без приглашения села на краешек кровати.

— Борис, давай поговорим.

— О чем?

— Ты прости меня за мое поведение в больнице! Знаешь, все произошло так неожиданно, наверное, я просто сорвалась. Пойми, мне самой сейчас нелегко.

— Я понимаю.

— Подожди… Мне действительно негде жить, разреши мне недельки две побыть здесь. Я буду только приходить ночевать, честное слово. Продукты буду покупать, убирать, готовить. Можешь давать мне любые поручения, я все выполню. Я понимаю, что тебе меня неприятно видеть. Да, я виновата, но давай останемся друзьями, зачем нам враждовать? Вован уже ищет съемную квартиру, как только найдет, я сразу уйду.

— Вован… Зачем нужно коверкать имена? Почему не Владимир?

— Ну хорошо. Владимир.

— Это друг Иркиного парня?

— Ага.

— У него же дети!

Наталья с довольной улыбкой пожала плечами:

— Сердцу не прикажешь.

— Да я о другом! Ты же еще одну семью ломаешь! Разве это не понятно?

Она встала:

— Так ты ни во что и не въехал. Я же тебе говорю: «Сердцу не прикажешь!»