Дидье Ковелер: Рыба - любовь

— Торг окончен?

Как это окончен? Что за бред? Молоток повисает в воздухе на секунду и опускается на подставку.

— Продано. Молодому человеку в зеленой куртке.

Аукционист подходит ко мне и протягивает талончик.

— Назовите ваше имя, мсье.

Я что-то лепечу, он просит повторить. Все смотрят на меня. Но это же не я, это же…

— Продано мсье Лашому, — кричит аукционист и отходит к трибуне.

Что-то подсчитывает на бумажке, возвращается ко мне и объявляет:

— Сорок две тысячи восемьсот, мсье.

И тут же исчезает, ему поднесли вазу, торги продолжаются. Девушка стоит возле меня, смотрит сверху вниз, пальцы впились в сумку.

— Надо же! Кто бы мог подумать?

Улыбка гаснет на ее лице: вид у меня ошеломленный.

— Послушайте, я просто в отчаянии… Погодите, мсье, я сейчас. Попытаюсь как-то уладить…

Она хватает аукциониста за руку, прерывает его на середине фразы.

— Вот что… если я сниму свои надбавки, вы сможете… ну-у… вычесть их, что ли?

Аукционист пожимает плечами и тычет указательным пальцем в какого-то мужчину в зале.

— Пятьсот!

Она возвращается ко мне. Словно угодив в капкан этих дурацких надбавок, мы молча смотрим друг на друга. Шаль у нее распахнулась, и видно, как упругая грудь распирает облегающую маечку с крупными буквами — ИЗАБЕЛЬ.

— Продано мадам в красном. Господа, аукцион окончен.

Люди поднимаются, двигают стульями, шум и гул перемещаются в коридор. Покупатели выстраиваются в очередь перед столом оценщика, пересчитывают купюры, заполняют чеки. Изабель оглядывается вокруг.

— Послушайте, мы что-нибудь придумаем… Хотите, давайте пополам.

— Нет-нет.

Я достаю чековую книжку, иду к кассе. Она удерживает меня.

— Вы на меня сердитесь?

Очки она сняла, голову наклонила, волосы рассыпались по шали. Я говорю, что не сержусь. Она улыбается уже не так напряженно.

— Так вы любите паланкины?

И прибавляет:

— Мне повезло.

И опять опускает глаза.

— А знаете? Его можно продать.

Женщина из отдела доставки раз пять повторила мне то же самое. Спросила, куда доставить покупку. Я назвал свой адрес, заполнил чек с беззаботным видом, все равно теперь уже ничего не сделаешь. Отдал чек и подумал о сестре, она и не подозревает, что ее ждет.

— Что вы будете с ним делать? — поинтересовалась Изабель, показывая на паланкин, который ухитрились втиснуть между доспехами и резным ларем.

— Не знаю. Буду гордо проплывать в нем по улицам.

Она задумчиво кивнула. Глаза у нее миндалевидные, очень светлые и неподвижные. Я кашлянул, прикрыв рот рукой. У меня, должно быть, странный вид: потертые брюки, кожаная лётная куртка. Она рассматривает меня так, будто в моем круглом лице, курчавых волосах, коротких ногах есть что-то необычное. Я вообще-то не такой, каким кажусь: да, могу поднять вес в сто килограммов, но если кого задену, всегда вежливо извинюсь. Небрежно складываю полученную квитанцию, можно подумать, для меня это обычное дело и я действительно что-то из себя представляю.

— Хотите конфетку? — спрашивает она и, вынимая из сумки носовой платок, роняет расческу, две связки ключей и несколько монеток.

Я подбираю все это с пола и говорю: нет, спасибо. Толпа вынесла нас в коридор. Она поправила на плече ремень от сумки, заправила белокурую прядь под шапочку. Ее духи пахнут вербеной. Перед эскалатором она останавливается, смотрит под ноги, ждет, когда удобней будет ступить. Сзади напирают. Наконец она шагает вперед, хватается за поручень и стоит, покусывая дужку очков. Проехав половину пути, я спрашиваю:

— Вас зовут Изабель?

— Нет. Я взяла майку у подруги. Моя порвалась.

Она запахнула шаль на груди и, сходя с эскалатора, споткнулась. Люди шли мимо с канделябрами, охотничьими трофеями, стопками тарелок, — а она объясняла мне, что обожает Друо, что вся эта суета, лихорадочное возбуждение почему-то напоминают ей вокзал, уход на фронт: без адресов, без прощаний и… бэмс! — поцеловалась с колонной. Схватилась за нос и, обходя колонну, улыбнулась.

— Обычно я ношу линзы, но глаза очень режет, если долго не снимать. Я ужасно близорука.

Она тяжело вздохнула, перевела дыхание и спросила, чем я занимаюсь. Я ответил «ничем», что чистая правда, но вот небрежный тон был, понятное дело, неискренним.

— Безработный, — расшифровала она соответствующим тоном.

— Нет, я не безработный.

— Вот как?

Похоже, это ее успокоило.

— Значит, вы богатый.

— Я ленивый.

— Это хорошо. Я тоже. Вот если бы у меня было время…