Бернард Вербер - Танатонавты

Я умирал от скуки в свой квартире на танатодроме «Соломенные Горки», по-прежнему одинокий, как и раньше, когда я жил в крошечной студии.

Стефания ненадолго вернулась в Италию. Мы с Раулем и Амандиной воспользовались ее отсутствием для проверки своей аппаратуры, чтобы после возвращения танатонавтки дать ей возможность совершать самые лучшие полеты.

Совместные обеды и ужины превратились для меня в тяжкую пытку. Амандина постоянно усаживалась напротив Рауля и с большей жадностью смотрела на него, чем в свою тарелку. Конечно, Рауль все еще был очарован итальянкой, но постоянные нежности Амандины потихоньку начинали приносить плоды.

К моему великому смятению, оба они непрерывно пытались держать меня в курсе развития своих отношений. Я задыхался от кипевшей внутри горечи, играя роль духовника.

— Ты знаешь, — поделился со мной Рауль, — я нахожу, что Амандина с каждым днем одевается все лучше и лучше.

— Она все время ходит в черном…

Он меня не слушал.

— И становится все красивей и красивей, правда?

— Я всегда считал ее самой обворожительной, — печально сказал я.

В тот же вечер я узнал, что они собираются поужинать. Тет-а-тет.

Ночевать на танатодром они не пришли. Я остался один. Один-одинешенек во всем проклятом здании.

Я улегся на пусковой трон и там, в точке фокуса всех энергий танатодрома, попытался на практике применить советы Стефании. Я хотел научиться трансцендентно медитировать, чтобы покинуть свою бедную, несчастную оболочку.

Я закрыл глаза, попытался создать в мыслях пустоту, но стоило прикрыть веки, как тут же, словно на экране кинотеатра, передо мной возникал образ Амандины. Красоты она была ангельской, смотрела на меня снисходительно, а ее полные губы шаловливо прятались под белокурыми волосами.

Какой смысл быть знаменитым и уважаемым, если я не в состоянии даже обладать женщиной моей мечты?

Я был в бешенстве. Думать об Амандине, готовой переспать с любым, только не со мной, который ее любит… это уже слишком! Я открыл глаза. Я вообразил, как они прямо сейчас занимаются любовью в какой-нибудь гостинице… «чтобы не огорчать этого несчастного Мишеля»… Я не мог сдержать нервного смеха. «Танатонавтика — дерьмо!» — как говаривал Феликс. Какая жалость, что Стефания уехала, она одна способна была помешать появлению этой парочки. Что же до меня… выходит, я только и делал, что помогал случиться худшему. Должно быть, я подсознательно подыгрывал моему лучшему другу уйти с женщиной, воплощавшей собой все мои желания!

Нет, я знал, что так оно и выйдет, вот почему я так себя вел. Чем скорее это случится, тем раньше кончится моя пытка.

С кресла, где я лежал, хорошо было видно подставку, где висели бачки с «ракетоносителями». С какой стати жить дальше? А что, если я сам попытаюсь пробить вторую коматозную стену? В конце концов, у меня в прошлом нет ничего такого особенного, чего можно бояться. В худшем случае я встречусь с Феликсом. Я начал закатывать рукава рубашки. В голове на мгновение промелькнула мысль, что я собираюсь покончить с собой из-за любви, как самый заурядный, прыщавый юнец…

Это идиотизм.

Я вонзил иглу в самую крупную вену на запястье, которая пульсировала, словно пытаясь убежать от этой муки.

«На вот, получай, толстая вена, это тебя научит, как не закачивать побольше крови в мой мозг, чтоб я смог найти слова и соблазнить Амандину».

Я подключился к аппаратуре. В ладони лежала маленькая груша электровыключателя.

Амандину восхищают танатонавты, она спит с танатонавтами, она хочет узнать, что такое смерть, сходясь с танатонавтами. Что ж, значит, и я должен стать танатонавтом, чтобы быть интересным в ее глазах.

Скажем так, что во всей этой авантюре я лично принимал очень малое участие. Наверное, я был вроде испанских моряков, видевших, как суда уходят в Америку, но никогда не уплывавших вместе с ними. Наверное, такие вещи нельзя узнать, слушая только рассказы других. Надо самому встать на их место.

Груша выключателя была липкой в моей ладони, залитой потом агонии.

Чем я занимаюсь?

Словно детская считалочка, в ушах звучали слова тибетского ламы.

Так не испытывай желаний и тоски об этой жизни… Не такой уж ужасной была моя карма в течение этого существования. В моей уходящей жизни я был патентованным тюфяком, вечно пытающимся снять девчонок. Одна жизнь, чтобы научиться завоевывать любовь, другая — чтобы пользоваться плодами учения. Н-да, я умру застенчивым, я рожусь заново плейбоем.