Бернард Вербер - Танатонавты

Войска отходят на ротационную линию обороны, позволяющую прикрыть наиболее измотанные подразделения. Полурота иезуитов впивается в ораву шиитских аятолла, чтобы самим пасть затем под атакой хашишинов. Можно только склониться перед доблестью коммандос секты друзов и крошечной группы алауитов.

Вот уже убит последний из могикан. За него мстят индейцы-чейены. Контратакуют дервиши с поддержки отшельников-марабутов. Перегруппировавшись в сакральный треугольник с секторами кинжального огня, дзен-буддистские монахи наконец рассекают индонезийских шаманов и мчатся на помощь либеральным евреям.

Плети эктоплазменных пуповин хлещут, словно оборванные подтяжки. Солдаты впиваются во врага зубами, рвут и гнут его во все стороны. Грязные приемы, подсечки пуповин. Свет в глубине туннеля освещает эти дуэли мертвенно-белым сиянием. Перепуганные и озверелые лица, бледно мерцающие в неоновом прожекторе. Вдали я различаю группы, сцепившиеся своими пуповинами и выполняющие сложные маневры, зачастую обреченные на провал. Ни малейшей жалости. Ни малейшего сострадания. Убей или умри.

Поначалу казалось, что союзникам сулил триумф, но над ними постепенно берет верх злоба противника. Именно у Альянса больше всего оборванных пуповин.

Раввин Мейер телепатирует сигнал к отходу и закреплению за второй коматозной стеной. По-прежнему с генералом Сику во главе, Коалиция преследует союзников. Но, пройдя через Мох 2, они оказываются в красной зоне, полной наслаждений и удовольствий. После болезненных воспоминаний, адепты грубой силы вынуждены столкнуться со своими сексуальными фантазмами. Что за титаническая битва, где прозрачные чернецы пытаются оборвать друг другу серебряные пуповины, одновременно с этим отпихивая от себя свои самые потайные желания!

Трудно сказать, когда именно прекратился ужас и началась оргия. Доминиканцы и хашишины оказались под самыми сильными ударами этих сексуальных видений, которые атаковали в первую очередь именно их. Без сомнения, они в своей жизни страдали от тщетных вожделений больше, чем евреи и буддисты, потому что их ряды косило десятками, в то время как союзники, чья религия разрешала иметь жен и не накладывала табу на занятия любовью, сопротивлялись с большим успехом.

Перехваченные распутными гейшами, которые во что бы то ни стало пытались поискать под их пуповинами, генерал Сику и Горный Старец пустились наутек, а за ними последовали все те, кто остался в живых из числа их эктоплазменного воинства.

Чему мы обязаны победой в этой битве за Рай? Без сомнения, эротическим видениям!

Максим Вийян

Ацтеки были убеждены, что кровь принесенных в жертву людей высвобождает энергию, необходимую для правильной работы космоса, движения планет и возвращения сезонов. Жертвы со вспоротыми грудными клетками и внутренностями, налипшими на обсидиановые ножи жрецов, присоединялись к богам, во имя которых их заклали, потому что когда-то эти боги были сами принесены в жертву ради спасения мира. Таким образом, смерть людей представляет собой двигатель Вселенной. Война — это не больше, чем средство для сбора топлива в виде пленных, обреченных на заклание. И все же каждый из них добровольно склонялся перед своей участью, уже подготовленный всем военным воспитанием ацтеков.

Битва за Рай посеяла замешательство в рядах славных завоевателей того света. Столько божьих людей погибло втуне… Ужаснувшись, доминиканцы спрашивали себя, как могли они позволить фанатикам-хашишинам себя убедить. Они с негодованием и презрением взирали на горстку выживших адептов этой секты, что укрылась в своей крепости. Доминиканцы с содроганием вспоминали о тех злодеяниях, что совершили сами. Не ослушались ли они гневных запретов римского Папы, чтобы теперь взаправду заслужить пламя геенны?

На наш танатодром «Соломенные Горки» они направили целую делегацию, ежесекундно прося прощения и бормоча молитвы.

Не войнами проникают в мистерии Запредельного Континента. Теперь клирики всех конфессий это понимали. Битва за Рай стала вехой исторического поворота в их отношениях. Эпоха воинствующего противостояния уступила место всеобъемлющему взаимопониманию.

Перед аудиторией, обряженной в цветистые одеяния и выстроившейся в нашем пентхаузе, слово взял Рауль: