Бернард Вербер - Танатонавты

— Вы правда ничего не видите?

— Да, не вижу, но я не жалуюсь. Я мог бы и глухим быть. Вот это уже действительно грустно.

Его ученики были на седьмом небе. Он добавил, на этот раз более серьезно:

— Знаете, в звуках интересной информации содержится больше, чем в изображениях. Перед тем, как стать слепым и раввином, я работал хореографом и с давних пор люблю играть на фортепиано. Как раз фуга Баха и дала мне эту идею сплести эктоплазменные пуповины.

Раввин безо всякой помощи подошел к роялю, подтянул табурет и сел. Квазиматематическая музыка, резонировавшая под стеклянной крышей пентхауза, зачаровывала зеленые насаждения нашего тропического интерьера.

— Послушайте вот этот пассаж. Слышите два голоса?

Я закрыл глаза, чтобы лучше понять, о чем он говорит. Действительно, сконцентрировавшись, я различил два голоса, наложенных один на другой. Мейер прокомментировал:

— Бах был гением сплетения. Смешивая два голоса, он создавал иллюзию присутствия третьего голоса, несуществующего, который, пожалуй, более богат, чем два исходных голоса, взятые по отдельности. Эта техника подходит ко всему, к музыке, литературе, живописи и кто знает, к чему еще. Так что держите глаза закрытыми.

Я подумал об открытии, позволившем моей эктоплазме выйти наружу. Глаза часто мешают видеть. Погруженный в темноту, я лучше понимал слова раввина. Он извлекал ноты из рояля. Два голоса сосуществовали вместе, но то, что я слышал, не походило ни на один из них. До сих пор музыка для меня была лишь фоном существования, иногда приятным, иногда раздражающим. Внезапно узнать ее как чистую науку было откровением. Раньше я только слышал, теперь мне предстояло научиться слушать.

Не переставая играть, Фредди Мейер рассмеялся.

— Извините, просто когда я счастлив, то не могу удержаться от смеха.

Амандина поставила на крышку рояля «Кровавую Мэри». Раввин прервался, чтобы выпить коктейль. Мы смотрели на него с таким же восхищением, что и его ученики. А затем он рассказал нам о своем путешествии.

За Мохом 3 простирается чрезвычайно широкая и перенаселенная зона. Громадная цилиндрическая равнина просто забита эктоплазмами с оборванными пуповинами. Там пребывают миллиарды усопших, пересекающих эту оранжевую прерию. Словно длинная река, они медленно перемещаются вдаль. Они уже больше не летают, а идут пешком. В центре потока покойники сжаты в плотную толпу. Ближе к краям они продвигаются чуть быстрее. Здесь образуются и распадаются разные группы, где они обсуждают между собой свою прошлую жизнь. Ученые спорят о правах первенства на свои изобретения. Актрисы пререкаются, кто лучше всех сыграл ту или иную роль. Писатели безжалостно критикуют произведения друг друга. Но большинство мертвых довольствуются тихим продвижением вперед. Кое-кто из них выглядит так, словно стоит в этой очереди уже вечность. Ну и, разумеется, как и во всякой прочей толпе, находятся такие, кто норовит пролезть вперед, расталкивая соседей локтями!

Вот так, за третьей коматозной стеной стоит гигантская очередь. А что, если покойников подвергают испытанием временем? Или же им хотят привить терпение? Жесты у них замедленные. Они там просто стоят и ничего не делают, просто ждут.

— Испытание временем… Может быть, это и есть ад, — сказал я.

— Во всяком случае, не для нас. Не для нас, танатонавтов. Мы способны пролететь над головами миллиардов покойников, набившихся в этот оранжевый цилиндр. Кстати, страна эта очень красивая, немножко напоминает то, что мне рассказывали про фотоснимки с Марса. Там вокруг центральной реки мертвецов всякие откосы, склоны, а вдали — свет, словно сказочное солнце. Притягивающее к себе солнце, куда впадает поток усопших… Я не осмелился вторгнуться слишком далеко на эту четвертую территорию. Я боялся застрять во времени, пока мои несчастные друзья-раввины ждут не дождутся меня в… красном коридоре наслаждений.

Пока Фредди Мейер рассказывал, Рауль записывал его слова в тетрадь.

— Ребе, опишите, пожалуйста, поточнее эту зону.

— Чем дальше вглубь, тем теплее становится атмосфера. Тем быстрее поворачиваются стенки цилиндра. У меня было такое впечатление, будто я очутился внутри вращающейся мельницы и там, в глубине, меня сотрет в порошок. Это ощущение скорости резко контрастировало с той терпеливостью и замедленностью, которую проявляли туземные души. И напротив, у меня эти столь быстро крутящиеся стенки создавали желание мчаться туда как можно быстрее!