Амир-Хосейн Фарди - Исмаил

Мать открыла ему дверь и спросила:

— Опять ты поздно, где был столько времени?

Он негромко раздраженно ответил:

— В мечети.

— Ого, там что, халву давали? Когда стариком станешь, ходи в такие места!

Он сказал с горечью:

— А я уже старик, когда состарился — сам не пойму.

— Раз старик, должны быть внуки — а у тебя где они? Не раскаяться бы тебе потом, а поздно будет!

Шел месяц за месяцем. Исмаил приходил с работы и либо не отрывался от книги, либо шел в мечеть. Он узнал известнейших проповедников Тегерана, стучался во все двери, чтобы попасть на то или иное собрание, где какой-то из них будет говорить. Он был как жаждущий в поисках источника. Найдет такой человек источник, утолит свою жажду и, поднявшись, двинется дальше в путь. А потом опять захочет пить, и опять будет искать источник или озеро, чтобы утолить жажду и двинуться дальше.

Исмаил стал молитвенником, строго соблюдающим правила и обряды. Он хотел стать настоящим мусульманином и решил отрастить бороду. Солеймани сделал замечание и показал ему циркулярное письмо банка, в котором запрещалось ношение бороды и предписывалось ношение галстуков. Этот ведомственный запрет огорчил Исмаила, но, когда настал его ежегодный отпуск, он отпустил бороду. Каждый день он стоял перед зеркалом и замечал ее рост. Ему хотелось, чтобы она росла скорее и чтобы он стал обладателем настоящей бороды. В последний день отпуска он сходил в парикмахерскую, чтобы ему подравняли бороду, а оттуда напрямик — в фотоателье, где сделали его памятный портрет с этой бородой. Один такой портрет он увеличил и, вставив в рамку, повесил на стену, а несколько карточек принес на работу и, показав Солеймани, сказал:

— Пожалуйста, вот он с бородой, теперь его тычьте носом в циркулярное письмо!

Солеймани взглянул на Исмаила и, рассмеявшись, ответил:

— Да наделит тебя Аллах разумом верным, а меня — большими деньгами! Подумай, уважаемый: весь народ бежит от бород и от дремучести, а ты в это время прибиваешься к бородачам!

Хедаяти, не поднимая головы, сказал:

— Муллой, что ли, стать решил? У тебя, вроде, к женитьбе шло, там, влюблен, шуры-муры, и вдруг — что с тобой случилось? Негодяй! — потом он поднял голову и, глядя на Исмаила с мягким ехидством, произнес: — Неужто муллой заделаешься, чтобы нескольких в жены взять? Ох, негодник синеглазый. Ты ведь из тех, кто, знаешь, в тихом омуте… Не думай, что мы не замечаем!

Исмаил не стал отвечать. Когда послышался азан к полуденному намазу, он посмотрел на Солеймани. Тот понял его.

— Ну, что теперь? В голову вбил себе намазы читать? Вставай и иди, только быстро, не тяни особо! — и со смехом добавил: — О нас не забудь помолиться!

В полдень мечеть рядом с банком была почти пустой. Лишь несколько ремесленников, работающих неподалеку, да престарелых пенсионеров — больше никто не приходил на этот намаз. Исмаил быстро прочел его и вернулся. Он понимал, что другим придется тянуть за него лямку работы, поэтому торопился. Солеймани, увидев его, улыбнулся:

— Ну, быть посему, мулла синеглазый!

Хедаяти сглотнул слюну и сказал:

— Да будет так!

Сафар, как всегда, молчал. Он плотно сжал губы, бегло взглянул на Исмаила своими пепельного цвета глазами и опять, как обычно, занялся работой.

Однажды вечером Исмаил заспорил с одним проповедником, который объявил женщин умственно неполноценными, а музыку — источником гниения и эпилепсии. После конца проповеди Исмаил встал и сказал:

— Эти ваши слова не согласуются со здравым смыслом.

Проповедника это задело, и он, уже выходя из зала, ответил:

— Согласуются там они, не согласуются, а так оно и есть!

Исмаил покраснел. Кровь бросилась ему в виски.

— Нет, не так!

— Почему говоришь, что не так, юноша?

— Говорю, и все тут!

— А я говорю, что так; возражая, ты должен приводить аргументы.

Исмаил ничего не смог ответить. Проповедник ушел. И Исмаил остался с горьким чувством разочарования. Чтобы найти ответы на собственные, все умножающиеся вопросы, он углубился в ученость. Он с жадностью читал все — от истории до тафсира [26] Тафсир — толкование Корана. и коранического права, и его жажда к наукам росла день ото дня. В мечети он был неизменным участником вечерних намазов. Он приходил заранее и помогал Джаваду в библиотеке. Потом участвовал в намазе, возвращался домой и до поздней ночи познавал науки.

Шли недели, месяцы, и прошлое постепенно теряло свои краски и заносилось пылью забвения. Из всего, что было, осталась лишь горячая пульсирующая сердцевина — Сара, девочка с любящим взглядом, та, которая так часто смотрела на него своими медовыми глазами — даже во время намаза, стояния на молитве, в то время, когда взор его был прикован к таинственной точке над аркой михраба, — взгляд его сплетался со взглядом Сары. И он оставался в таком положении, забыв, что время молитвы в положении стоя закончилось и нужно переходить к поясным поклонам и коленопреклонениям. И Сара смотрела на него с тревогой. Из глубины ее взгляда волной вставала вечная любовь. Придя в себя, он торопливо переходил к поклонам, быстро повторяя: «Аллах преславный!»