Сергей Мильшин - Атаман

— Заглохни, гнида. — Гаркуша сжал кулаки. — Мы вас всех скоро выдавим, как чирий вонючий, как блох, уничтожим.

Анатолий критически осмотрел всех четверых:

— Да бери. Жалко, что ли? Если Камарин против не будет. Троих только. Этого — вашего крестника, пожалуй, не стоит кантовать уже. Ему и так досталось. Похоже, челюсть сломана, ну и так по мелочам, пару ребер, может. Хорошо вы его. Когда только успели?

Атаман толкнул Гаркушу.

— Давай за ногайкой.

Михаил сорвался с места.

Последний цыган, опять тот же, самый старший, не желая лезть в салон УАЗика, навалился спиной на толкающих его спецназовцев, а ноги упер в стенки машины, по обе стороны от прохода в машину.

— Не пойду, суки.

Бойцы молча с двух сторон дружно подбили его ноги носками полусапожек, и цыган, взвыв от боли, буквально влетел ногами вперед в салон. Погрузив остальных все еще всхлипывающих цыган в «буханку», бойцы запрыгнули следом и захлопнули дверь. Анатолий снова повернулся к Атаману:

— Я могу тебе сказать только, где нельзя держать, — вернулся он к прерванному разговору, — не держи на работе, у себя, у своих близких и друзей. А что там остается, ты сам думай.

Михаил еще раз поудобнее устроил объемный сверток в багажном отсеке «десятки», захлопнул дверцу и подошел к беседующим. Они уже расставались.

Командир группы крепко стиснул ладони Жука и Гаркуши и запрыгнул в кабину русского вездехода. Машина сдала задом, выбираясь из узкого переулка. Атаман поднял руку, прощаясь. Анатолий махнул в ответ. Только отъехав метров на 50, водитель «буханки» наконец углядел небольшое расширение проулка перед чьими-то воротами. Он резко развернулся, прижался задним бортом почти впритирку к стареньким воротам, круто вывернул руль и, чуть не собрав бампером короткие оградительные столбики у забора напротив, вывернул на дорогу и умчался, как-то неожиданно быстро для УАЗика набрав скорость.

Проводив бойцов наркоконтроля задумчивым взглядом, Атаман достал телефон и набрал номер Митрича. Тот откликнулся сразу.

— Ну, что, Алексей, как у вас там дела?

Михаил наклонил голову поближе к трубке, прислушиваясь. Атаман не возражал.

— Да у нас тут цирк и шапито, вместе взятые, — послышался в динамике оживленный голос Митрича, — сами ничего не нашли, так Камарин за пять минут его расколол. Сам все принес, раскаялся. Сейчас сидит, рыдает. Камарин, веришь — нет, его по головке гладит, как малого, и успокаивает. Приезжай, сам все посмотришь. А что у вас?

— Приеду — расскажу. — Атаман отключился и повернулся к Гаркуше. — Заводи, Михаил, поедем цирк — шапито смотреть.

Тихоречкин, скромный темноволосый парень лет 28, с носом-картошкой и лицом, густо усыпанным оспинками, уже не плакал. Он преданно смотрел красными глазами на сидящего напротив Станислава Юрьевича, который что-то ему тихо рассказывал и изредка всхлипывал. Метров на десять вокруг них было пусто. За границей этого невидимого круга присели на деревянное крыльцо с резными самодельными перилами двое бойцов наркоконтроля. Они были без масок, что немного удивило Никиту Егоровича. У ворот, привалившись к столбу, высился Митрич со скрещенными руками на груди. Из одной из них свисала свернутая нагайка. Рядом раскачивался Смагин. Атаман с Гаркушей остановились около Митрича, не замеченные ни Тихоречкиным, ни Камариным. Жук вопросительно поднял глаза и кивнул на центр круга.

Смагин молча поманил их в сторонку.

— Рассказывай, — сказал Атаман, когда они все четверо немного отошли.

— В общем, пришли мы как положено. Тихо, мирно, бойцы с нами вошли. Заметь, никто не врывался.

— Заметил, не отвлекайся.

— А этот Андрюша, Тихоречкин, кстати, он с мамой живет. Представляешь, та ничего не знала о том, чем ее сынок занимается.

— Она здесь, что ли?

— Она в котельной работает. Сейчас на сутки ушла. К его счастью. — Смагин оглянулся на сидящих в центре. Остальные последовали его примеру. Там собеседники поменялись ролями. Сейчас говорил быстро и тихо Тихоречкин, Камарин его внимательно слушал.

— Колется, — предположил Митрич.

— Точно, — поддержал его Гаркуша.

— Ну, так вот, — продолжил Василий, — предложили ему по-хорошему выдать наркотики и во всем признаться. Он — в отказку. Ничего не знаю, ничего не понимаю. Поклеп, на меня, на честного. Стали искать. Все облазили. Нет нигде. Что делать? Я уже хотел применить к нему гуманную меру дознания. — Он потрогал нагайку в руке Митрича. Все дружно хмыкнули. — А тут Станислав Юрьевич. «А дайте, говорит, мне его побеседовать». Уселся с ним вот здесь, нас попросил отойти. Не знаю, что он ему говорил, но минут через пять-десять Тихоречкин уже вытирал сопли. А потом встал и пошел в дом. Мы — за ним. Знаешь, где у него героин лежал?