Сергей Мильшин - Атаман

Самогон снял кепку и вытер пот со лба. Атаман поднял руку, словно останавливал ожидающийся выстрел. Напряжение повисло в воздухе.

— Тьфу ты, — сплюнул один из спецназовцев, — казаки, мать вашу. Кто вас звал?

— А чего нас звать? — пробасил Митрич, — мы сами приходим.

Как по команде все задвигались и заговорили.

— Чуть не пристрелили, — выдохнул Гойда.

— Вполне могли, — авторитетно заявил Самогон.

— Надо было стрельнуть.

— Чтоб не пугали.

Бойцы опустили автоматы.

— Ладно, помогайте, раз пришли, — спецназовец кивнул на повернувшие головы в их сторону распластанные тела с руками на затылках — вяжите, — и кинул Алексею веревки.

Из дома третий спецназовец выволок еще одного. Тот сопротивлялся и пытался упираться ногами. Боец просто приподнял цыгана и головой вперед, будто тюк с тряпками, бросил рядом с остальными на асфальт двора. Он грохнулся ощутимо больно, оцарапался коленками и щекой, взвыл и заматерился.

— Принимайте до кучи, — спецназовец снова скрылся в доме.

Бойцы тоже развернулись, порекомендовали смотреть за «этими» повнимательней и в три шага скрылись за углом дома.

— Сараи смотреть пошли, — определил Самогон.

Казаки разобрали веревки, заранее нарезанные на равные отрезки, и принялись за дело. Всего на земле затравленно поглядывали на казаков пятеро цыган. Все в хорошей одежде, чистых куртках и туфлях.

— Как думаешь, Василий Иванович, кто такие? — Атаман распутал веревку и стряхнул ее.

Чапай пожал плечом, задумался.

— Распространители, — опередил его Колька.

— Если и распространители, то не рядовые, — решил Василий Иванович, — одеты шибко хорошо для рядовых.

— Возможно.

Как только казаки склонились над задержанными, крайний в ряду лежащих цыган, тот самый, которого спецназовец только что притащил из дома, попытался вскочить. Но тут же грохнулся, прогибаясь: жесткий удар Самогона подошвой ботинка в заднюю часть спины бросил его на землю.

— Ух ты, шустрый какой! — Колька бесцеремонно прыгнул на него сверху.

— Эййй, — взвыл цыган, — покалечил, козел. Придурок, убью, слезь с меня…

Крепкий удар ладонью по затылку остановил поток слов. При этом он звучно стукнулся лбом об асфальт. Другие справились без происшествий. Выпрямились, огляделись. Из дома выставил голову спецназовец:

— Никита Егорович, зайди к нам.

— Ждите здесь, — Атаман шагнул к двери.

В сопровождении бойца он прошел темный коридор и очутился в большой освещенной комнате. Высокий потолок, наверное, больше трех метров, пальмы по углам, у дальней стены ажурная лестница на второй этаж. «Хорошо устроился, сволочь». В центре комнаты боком к столу сидел Гришин, напротив него согнулся со связанными за спиной руками Гуталиев. Еще один боец наркоконтроля слизывал с кончика кинжала белый порошок. На столе лежал прозрачный пакет грамм на пятьсот с таким же содержимым. Тут же валялись разбитые электронные весы.

— Оно! — спецназовец выплюнул остатки порошка. — Герыч.

— Проходи, Никита Егорович, раз пришли, — Гришин сделал широкий жест, — Я за вами и сам уже собирался посылать. Вы меня опередили. Кто там с тобой?

— Да все, кроме Викторовича. Он того казачка конвоирует. А, может, тоже уже здесь. А где эти все, его которые, семья?

— В подвале закрыли, чтоб не мешали, — Анатолий поднял взгляд на бойца, который привел Атамана, — кликни там еще кого-нибудь. Понятыми будут.

Боец молча вышел.

— Ну, что, Атаман, принимай работу. Все чин по чину. Наркотики, наркоторговцы, распространители.

Гуталиев зло глянул в его сторону:

— Это еще доказать надо.

Гришин усмехнулся.

— Что, скажешь не твое?

— Конечно, не мое. Кто-то из гостей моих принес, сука. А мне не сказал. Я думал — мука.

Гришин развеселился.

— Нет, ну ты смотри, какой наглый…

В комнату вошли и с интересом заоглядывались Василий Иванович и Юра Гойда. Атаман обернулся к ним:

— Кто с теми остался?

— Да все там, — Василий Иванович извлек замерзшие руки из карманов и подул теплом на красные ладошки, — Викторыч своего привел, рядом уложили, и наши с засады вернулись — еще одного поймали — огородами уходил, ну и бойцы ваши, — он кивнул подбородком в сторону капитана, — тоже там.

— Гады, — выдавил Гуталиев, — но вы еще попляшете у меня. А с тобой, Атаман, — он скривился, как от зубной боли, — мы еще разберемся, кровавыми слезами заплачешь. Зря ты сюда влез.

Боец, стоявший рядом, нагнулся и поднес к носу цыгана здоровый кулак: