П. Ёлкин - Тридцать пять родинок

Свидетельницу я знал не первый день, романтических сюрпризов тоже не ждал, поэтому терять время мы не стали, а спокойно и деловито улеглись. Через час, как и планировалось, свидетельница сладко спала, а я был готов отправиться покурить. Выйдя на лестницу, достал заначку из щитка, отнес ее на кухню и засунул в морозилку, заодно достал из холодильника сыр и колбасу, чтобы было чем закусить.

Порубив закуску, я красочно разложил ее на тарелку и отправился под дверь к новобрачным, сигналить: мол, друган, ком цу мир.

Кашлять мне пришлось минут десять. Уже даже свидетельница зашевелилась от моего кашля и спросонок зачмокала губами, а жених все не вылезал из-за закрытой двери. Ну, нет и нет, спит, наверное, умиротворенно решил я, хлопнул стопочку, зажевал колбаской и отправился на боковую.

Разбудил меня наутро истеричный женский вой.

В одной ночнушке, с растрепанными волосами, молодая бегала по нашей комнате и рыдала:

— Уше-е-е-ел! Он уше-е-е-ел!!!

Выяснилось что, когда молодая утром проснулась, она не обнаружила в постели своего благоверного, решила, что он отправился пописать, но когда он не вернулся через полчасика, вышла из комнаты, проверила кухню, ванную и туалет — благоверного нигде не оказалось. Более того, выяснилось, что пропала и вся его одежда со стула в ее комнате.

— Он уше-е-ел!!! — выла она.

— Ясен пень, — утешал я ее. — Обиделся на то, что ему не дали водки, и отправился к себе домой, чтобы все-таки выпить. Фигня вопрос, сейчас вернем, помиритесь!

Однако родители молодого, разбуженные моим звонком, доложили, что никто не приходил, все спят, отстаньте.

— А ведь и правда, — вдруг сообразил я, — ведь мы же спали в проходной комнате. Никто через нас не проходил, иначе я проснулся бы…

— А-а-а-а!!! Балкон откры-ы-ыт, значит, он вылез через балко-о-о-он!!!! — рыдала молодая.

— Так ведь родители говорят, что не приходил, — пытался я ее успокоить.

— Он пьяный был, значит, его милиция забрала-а-а!!! — еще пуще убивалась молодая…

Тут окончательно проснулись родители молодого, сообразили, зачем мы им звонили, и с криками «Как — пропал???» набежали к нам в квартиру. И началось.

Вырывая друг у друга трубку, народ обзванивал морги, вытрезвители и больницы. Женщины, которым не досталось места у телефона, рыдали друг у друга на плече. Я старательно записывал на бумажку телефоны приятелей и знакомых, чтобы звонить им, если в моргах не окажется никого похожего.

И тут среди копошащейся и гомонящей толпы появился молодой.

Опухший и встрепанный, он стоял посреди комнаты совершенно голый, сжимая в руках комок одежды.

То, что началось, я описывать не буду.

Повторю только, что он мне потом рассказал, — как это получилось.

Он, натрахавшись, уже почти засыпал, как вдруг услышал, что открылась входная дверь, кто-то прошел на кухню, загрохотал холодильником и посудой, потом в соседней комнате послышался мужской кашель… Сообразив, что он спит не дома, а в чужой постели, он с ужасом понял: «Муж пришел!!» На цыпочках, стараясь не шуметь, в темноте собрал свои вещи и выглянул на балкон, но вылезать испугался и спрятался в платяной шкаф. Сидеть ему было неудобно, он начал щупать, что ему там упирается в спину, и обнаружил мою сумку с тремя с половиной бутылками водки, запрятанную молодой женой. Недолго думая он высосал сразу целую поллитру, отрубился и пришел в себя только наутро от непонятного гама и топота народа по квартире.

Тут, наверное, напрашивается какая-то мораль — фиг знает. Я оставляю пустую строку:

Впишите тут мораль сами, по своему вкусу.

В далеком восемьдесят втором году дружил я с дочкой полковника, это просто какая-то жопа, доложу я вам. Если какая дама обмирает при виде парадных золотых погон и начинает мурлыкать песню Пугачевой про «настоящего полковника», мне хочется подойти к ней, заглянуть так ласково в глаза и шепнуть в ухо жарко и нежно: «Если прижмут к реке — крышка…» Потом отдам честь и уйду, печатая шаг — «ать-два», делая на ходу повороты через левое плечо.

Был тот папа-полковник мелковат, такого не послать в штыковую, и с биноклем ему не стоять на безымянной высоте — на цыпочках-то не по-солидному будет перед ординарцами… Пожалуй, только финансисты и медики таких размеров могут в нашей доблестной армии дослужиться до заветной папахи. Ну, может, и танкисты еще, как раз за то, что умеют собираться в маленький комочек внутри своих командирских бронемашин. Но этот был именно медиком, и, говорят, когда оперировал он в госпитале, подтаскивали ему в операционную специальную такую подставку, чтобы сподручнее было. Но зато все остальное делал он по-взрослому, как положено: типа водки литр выкушать, а потом, придя домой, орать на жену, забитую учительницу, и дочку-студентку: «Смир-р-р-рна!!!» — и если недостаточно смирна, то и по шее можно отхватить запросто. Короче, боялась подружка моя своего папу-полковника ужасно. Поэтому всегда часов в восемь вечера начинала суетливо оправлять юбку, застегивать лифчик и бежала в ванную смывать любовно нанесенные тени и помады. В десять у нее начинался комендантский час.