П. Ёлкин - Тридцать пять родинок

— У мамы билет, в бельэтаже! — радостно заорал я, для убедительности мотнув головой на указатель.

— Так-так… — Билетерша покачала головой, поставила меня перед собой, ухватила меня стальной рукой за плечо и ввела в зал.

— Бельэтаж, шестой ряд, места 22, 23, — пытаясь вырваться, сквозь слезы шептал я пароль, но старуха крепко держала меня за плечо, и до нее было уже не докричаться.

Когда мы дошли до середины прохода, огромная люстра под потолком уже начала меркнуть, из оркестровой ямы раздавались мяукающие звуки настраиваемых инструментов, похоже, этот звук вызвал какие-то трепетные воспоминания у моей билетерши, наверняка бывшей оперной певицы, и поэтому она пропела «Чей мальчик?» так, что ее услышал весь зал, от партера до галерки.

Я просто вижу эту картину — как в бинокль. Зрители почти все уже расселись по своим местам и теперь переговаривались, шелестя программками, однако при звуках царственного сопрано все уселись, замолчали и уставились на проход бельэтажа. Партер как один обернулся назад. Оркестр вытянул шеи из своей ямы. Балконы и галерка склонились через балюстрады. Бельэтаж сделал пол-оборота налево или направо, смотря кому как повезло усесться в тот исторический день. Люстра почти погасла, и осветители направили на меня горячие лучи своих прожекторов, а я даже не мог поднять руку для того, чтобы заслониться от их слепящего света.

— Чей ма-а-альчик? — Теперь оглушительное сопрано раздалось над моим ухом в полной тишине, и я смог лично убедиться в том, что акустика в Большом театре просто великолепная.

Я услышал.

Я услышал страшное.

Услышал свою фамилию.

Наверное, это очень почетно — стоять в лучах прожекторов в Большом и слышать свое имя, если, конечно, его скандирует публика и при этом кричит «Браво!» и «Бис!».

Но я-то стоял не на сцене, а в центральном проходе бельэтажа. И не толпа кричала «Браво, — к примеру, — Ёлкин!», а один-единственный, знакомый противный голос прошептал: «Ну конечно же Ёлкин, кто ж это еще может быть…»

А потом заскрипели два сиденья, и синхронно, словно кордебалет на сцене, отрепетированный раз двести, поднялись со своих мест одновременно: одесную от меня моя маманя, в заветном шестом ряду, и ошуюю — вы не поверите, моя математичка, ну конечно же это именно ее шепот я слышал…

Мудрый осветитель включил еще два прожектора и направил их в зал.

Покрутив головой между двумя стоящими в лучах света женщинами, билетерша поняла, что без присмотра я не останусь, отпустила мое плечо и даже подтолкнула слегка, в сторону почему-то именно учительницы, наверное, потому, что маманя старалась казаться как можно незаметнее, а математичка, деловито зa*censored*в рукава, уперла руки в бока.

— Забирайте своего ребенка…

— Ага! Милиция пусть его забирает! И вон ту *censored*ганку тоже!

Маманя молча сглотнула, и это — ах, какая акустика в Большом! — услышали все.

— Что, довоспитывались? — продолжала кричать математичка, размахивая пальцем в нашу сторону, не то на меня, не то на маманю. — Получите теперь свое чудо…

— Ну все, разобрались уже, — примирительно пропела билетерша. — Пора начинать, успокаивайтесь…

— Не затыкайте мне рот! — завизжала математичка еще громче. — Я вам все расскажу про эту психованную семейку!

Вот этого уже маманя, до сих пор смиренно переминавшаяся на непривычно высоких каблуках, выдержать не смогла.

— Да ты на себя посмотри, кто еще тут психованный, — негромко, но веско сказала она и начала выбираться со своего места, на ходу извиняясь перед зачарованно следящими за ней зрителями.

— Не пускайте ее ко мне, — запричитала математичка. — Она хочет на меня напасть!!!

— Да нужна ты мне, мочалка драная. — Маманя выбралась в проход из своего ряда и схватила меня за руку. — Пошли отсюда…

— Одну секундочку, — послышался откуда-то из темноты женский голос. — Я тут перевожу… вы сказали «драная» или «сраная»?

— Вообще-то я сказала «драная», но по зрелом размышлении… — Маманя обернулась и обвела широким взглядом рыдающую математичку, темные ряды и неосвещенную сцену, на которой вперемешку толпились половецкие войска и дружина князя Игоря. — Сраная мочалка на сраном спектакле в сраном театре…

Когда маманя, медленно оглядев зал, снова повернулась к выходу, в дверях уже стояли два сотрудника милиции.

— Вот эти две! *censored*ганят! — гордо поманила милиционеров билетерша и, хотя ошибиться было просто невозможно, для верности показала пальцем.