Кайли Фицпатрик - Гобелен

Когда они вошли, Николас молча наблюдал, как Мадлен возится с замком буфета и вынимает шкатулку. Ему очень хотелось, чтобы она не воспринимала его близость так остро. Она отнесла шкатулку на стол, и он молча последовал за ней.

Когда Мадлен откинула гладкую крышку шкатулки, он негромко присвистнул, но так и не прикоснулся к дневнику. Николас подождал, пока Мадлен наденет тонкие перчатки и вытащит дневник.

Когда она его открыла, Николас наклонился поближе к пергаментной странице и быстро оглядел ее опытным взглядом. Затем тряхнул головой и выпрямился.

— Ты знаешь, я видел множество пергаментов, которым было немало столетий, но мне не доводилось сталкиваться с вещами такого качества, написанными женщинами. Наверное, ты испытываешь гордость после кропотливого перевода столь удивительного текста. Нет сомнений, что это ключевой документ с точки зрения истории.

Мадлен не испытывала особой гордости, она ощущала себя ужасно одинокой. Однако то, что Николас признал ее работу важной, доставило ей удовольствие. Ей хотелось, чтобы он хотя бы уважал ее интеллект, если уж ему не захотелось ее поцеловать. Лучше так, чем совсем никак.

— В ближайшее время я поговорю с сестрами Бродер. И обязательно сообщу тебе об их решении.

Николас надел пальто, слегка коснулся ее щеки и перед уходом улыбнулся возмутительно доброй улыбкой.

Мадлен рухнула в кресло, вытащила из сумочки сигареты и посмотрела на стену, которая ничем не могла ее утешить. Ее тело, остававшееся напряженным весь день в присутствии Николаса, вдруг стало вялым.

Через некоторое время Мадлен встала и спустилась к воде, чтобы посидеть на скамейке возле канала. В Кентербери также прошел дождь, но было достаточно светло, чтобы видеть воду и пару ласточек, порхавших над ней.

Мадлен решила, что все к лучшему — она избавилась от ложных иллюзий. Все очень просто, как наверняка сказала бы Ева.

Она слушала, как журчит вода в канале, и размышляла о том положении, в которое ее поставил дневник. В первый раз она испытала сочувствие к Одерикусу, а не только к Леофгит и Эдите. Он старался оставаться верным своим принципам, но потом все пошло прахом.

За день до того, как позвонить сестрам Бродер, Мадлен скопировала в блокнот последнюю страницу дневника. Она никак не могла заставить себя взяться за перевод. Мадлен тщательно переписывала латинские слова, не пытаясь вникнуть в смысл. Она займется последней страницей, но не сейчас. Ей показалось, что почерк немного изменился. Возможно, все дело в том, что между записями прошло много времени и Леофгит постарела?

Она набрала номер кузин и приготовилась к трудному разговору. Трубку, как всегда, взяла Мэри.

— О, Мадлен. Мы уже начали беспокоиться, ты так давно не появлялась. Надгробие готово.

— Надгробие?

— Для могилы Лидии, дорогая. Надо составить надпись. Когда ты приедешь? Думаю, завтра будет удобно. Приходи к нам на чай. В три часа.

Мэри повесила трубку.

Весь разговор прошел практически без участия Мадлен.

Мадлен повесила трубку и состроила гримасу, решив, что ей ничего не остается, как подчиниться и нанести визит старухам кузинам.

На следующее утро по дороге в Семптинг она повторяла свою стратегию — надо поговорить о том, что дневник следует показать историкам. Она решила, что не признается в том, что тайна уже раскрыта, если только ее не вынудят к этому. Конечно, Мэри Бродер выжила из ума, но в проницательности ей не откажешь. Мадлен не хотелось вступать в споры по поводу дневника, но ей требовалось убедить сестер в его важности для исторической науки.

Ворота были закрыты, и прошла целая вечность, прежде чем появился Луи, чтобы открыть их. Мадлен кивнула ему и въехала внутрь. Она запретила себе смущаться из-за его нахальства.

Поставив машину возле покосившегося крыльца, Мадлен посмотрела на часы. Было начало четвертого, но она решила, что ничего страшного не произошло.

Но Мэри Бродер так не считала.

— Ты опоздала на двенадцать минут, — заявила она, увидев Мадлен.

— Да. Ваши ворота пора смазать.

Мэри приподняла брови, а Маргарет захихикала.

Мадлен последовала за ними в гостиную, держа в руках завернутую в шаль шкатулку с дневником. Она облегченно вздохнула, не увидев кошку Агату. Это животное заставляло ее нервничать.

Чай принесли на серебряном подносе. К чаю подали печеньица, жесткие даже на вид.

Мадлен положила сверток на маленький столик, и несколько мгновений все смотрели на него.