Пэлем Вудхауз - Дживс, вы — гений!

Я надменно оледенел.

— Вот как? — сказал я, и если вы уловили в моем тоне что-то, кроме сарказма, я буду очень удивлен. — Значит, мне суждено фигурировать в анналах Чаффнел-Реджиса в роли горчайшего из всех известных пьяниц?

— Может быть, он подумает, что Берти просто чокнутый, — предположила Полина.

— Ну да! — подхватил Чаффи и с мольбой воззвал ко мне: — Берти, ведь все висит на волоске, неужели ты хочешь сказать, что тебе не наплевать на идиота, который считает тебя…

— …слегка придурковатым, — завершила Полина.

— Именно, — подтвердил Чаффи. — Я знаю, ты согласишься. Господа, это же Берти Вустер! Что ему какие-то мелкие временные неудобства, если надо спасти друзей? Он всегда готов прийти на помощь.

— Прийти? Нет, он бросается всем помогать без зова, — подхватила Полина.

— Сломя голову, не разбирая дороги, — вторил Чаффи.

— Я всегда считал его прекрасным молодым человеком, — сказал папаша Стоукер. — Помнится, именно так и подумал, когда познакомился с ним.

— И я так подумала, — сказала леди Чаффнел. — Он совсем не похож на нынешних молодых людей.

— Мне нравится его лицо.

— Мне всегда нравилось его лицо.

Голова у меня слегка закружилась. Нечасто я получаю такую великолепную прессу, еще немного — и я бы не выдержал напора этой грубой лести. Я сделал слабую попытку выставить ему преграду:

— Постойте, послушайте…

— Я учился с Берти Вустером в школе, — разливался Чаффи. — Люблю вспоминать те времена. Сначала в частной школе, потом в Итоне, а потом и в Оксфорде. И знаете, его все любили.

— За его необыкновенную отзывчивость и доброту? — спросила Полина.

— В самую точку: за его необыкновенную отзывчивость и доброту. За то, что он готов был в огонь и в воду, если надо помочь другу. Хотел бы я получать по фунту каждый раз, как он отважно брал на себя вину за чьи-то каверзы и проделки.

— Потрясающе! — воскликнула Полина.

— Ничего другого я от него и не ожидал, — сказал папаша Стоукер.

— И я не ожидала, — подтвердила леди Чаффнел. — Каков человек в детстве, таков он и в зрелые годы.

— Видели бы вы, какая отвага сверкала в его больших голубых глазах, когда разъяренный директор…

Я поднял руку,

— Довольно, Чаффи, — сказал я. — Остановись. Так и быть, я подвергнусь этому омерзительному испытанию, но при одном условии: когда оно кончится, я должен по-человечески позавтракать.

— Тебе подадут лучшее, что только можно найти в Чаффнел-Холле.

Я строго посмотрел на него.

— Копчушки?

— Целый косяк копчушек.

— Тосты?

— Высоченную гору тостов.

— Кофе?

— Кофейник за кофейником.

Я наклонил голову:

— Смотри же, ты обещал. Идемте, Дживс. Я готов следовать за вами.

— Благодарю вас, сэр. Вы позволите мне высказать соображение?…

— Да, Дживс?

— Из всех ваших поступков, сэр, это самый симпатичный.

— Спасибо, Дживс.

Никто не умеет так удачно выразить мысль, как он, я ведь говорил вам.

Солнце заливало маленькую столовую Чаффнел-Холла, меня за накрытым столом, витающего на заднем плане Дживса, скелеты четырех съеденных копченых лососей, кофейник, пустое блюдо, где лежали тосты. Я вылил в чашку оставшийся кофе, все до капли, и в задумчивости стал пить. Разыгравшиеся события не прошли для меня даром, другой, более серьезный и умудренный Бертрам Вустер поглядел сейчас на блюдо и, не обнаружив там ничего, перевел взгляд на услужающего.

— Дживс, кто сейчас в Холле повариха?

— Некая Перкинс, сэр.

— Отличные она делает завтраки, передайте ей мою похвалу.

— Передам, сэр.

Я поднес чашку к губам.

— Знаете, Дживс, ну просто как будто солнышко выглянуло после грозы.

— Удивительно удачное сравнение, сэр.

— А гроза бушевала нешуточная, согласитесь.

— Да, сэр, порой становилось очень неуютно.

— Именно, Дживс, как вы это точно сказали. До чего же неуютно мне было во время суда, я как раз об этом сейчас думал. Я, Дживс, льщу себя надеждой, что я человек сильный, мелким житейским передрягам нелегко вывести меня из равновесия. Но должен признаться: когда я предстал перед Чаффи в роли правонарушителя, я пережил очень неприятные минуты. Нервничал, волновался. А Чаффи такой суровый, величественный, истинный слуга Закона. Я не знал, что он носит очки в роговой оправе.

— Он их непременно надевает, сэр, для отправления обязанностей мирового судьи. Насколько я понял, сэр, его светлость считает, что они придают ему уверенности на поприще служения Закону.