Дэвид Митчелл - Литературный призрак

Перехожу Аничков мост и поворачиваю налево. Мой дом четвертый. Тяжелая железная дверь, за ней — будка, в которой дремлет консьерж. Мимоходом проверяю почтовый ящик — надо же, там письмо, от моей дорогой хворающей сестрицы. Прохожу через заросший сорняками дворик. Поднимаюсь на третий этаж. Если телевизор орет на полную мощность, значит, Руди дома. Руди не выносит тишины. Сегодня тихо. Вчера вечером мы немного поспорили из-за сроков нашего отъезда, и он, наверное, решил поплотнее заняться делами, чтобы мы могли скорее уехать, вот и задерживается. Ну и хорошо. На ужин пожарю рыбу, половину оставлю ему на сковородке — вдруг ночью придет. Бывало, он не ночевал день, максимум два. Не больше. Как правило, не больше.

Стоят белые ночи. К двум часам сгущается синева. А чуть погодя солнце снова восходит, тихо и незаметно. Я сижу в гостиной, вспоминаю прошлое, мечтаю о Швейцарии. На этом самом диване мы с адмиралом занимались любовью. У окна. Он рассказывал мне об океане, о Сахалине, о Белом море, о подводных лодках подо льдами. Мы смотрели на звезды. Складываю грязную посуду в раковину, включаю фумигатор от комаров. Кладу кубинские сигары в карман куртки Руди — найдет и вспомнит обо мне. Откуда-то доносятся звуки джаза. Раньше я бы непременно пошла туда, где музыка, и танцевала до утра под восхищенными взглядами. Лица мужчин разгорелись бы от желания. Они перехватывали бы друг у друга следующий танец.

Закуриваю очередную сигарету. Наливаю бренди. Совсем немного и не самого дорогого. Самый дорогой нужен Руди для деловых встреч — когда он приводит партнеров сюда. Подношу огонек зажигалки к конверту, не распечатывая, и кладу письмо сестры в пепельницу. Так ей и надо. Потягивая бренди, смотрю, как огонь превращает слова этой твари в струйку дыма. Она закручивается спиралью и тянется вверх. Вверх, все выше и выше.

Музыка стихла. Руди все еще нет. Малышка Няма, сытая и довольная, подходит, сворачивается клубочком у меня на коленях и засыпает, урча, пока я рассказываю ей о моих горестях.

Джером заваривает чай. У него отточенные движения, как у официанта. Руди опять опаздывает. Руди всегда опаздывает минут на сорок. Прекрасный летний день, время обеда. В нагретом воздухе здания и деревья на Васильевском колышутся, будто водоросли под водой.

— Чем пахнет этот чай?

Джером задумывается, прежде чем ответить.

— Не знаю, как это будет по-русски. По-английски мы называем «бергамот». Это цедра одной разновидности цитрусовых.

— Понятно. Чудесный запах.

Больше мне ничего не приходит в голову.

Джером протягивает мне чашку на блюдце и садится. Он прекрасно говорит по-русски, но я никогда не знаю, о чем с ним говорить.

— Этот фарфор — все, что осталось от былой роскоши, — говорит он. — Настоящий Веджвуд. Стоит бешеных денег, но с тех пор, как ваше общество сидит в дыре, за него и гроша ломаного не получить. Смотри не разбей.

— Ни разу в жизни не разбила ничего красивого.

— Охотно верю.

Джером встает.

— Поскольку наш Роберт де Ниро, наш новоявленный богач, чем-то занят, покажу свою мазню тебе одной.

Он выходит в соседнюю комнату, где у него мастерская, и я слышу, как он расчищает путь. В садике у Андреевского собора камфорное дерево купается в солнечных лучах. За мостом Лейтенанта Шмидта на Английской набережной строят новую гостиницу. Сегодня праздник, День героев, поэтому на лесах никого нет. Под окном раздается рев спортивного автомобиля и скрип тормозов.

— Похоже, это Руди. — Джером выглядывает в окно.

Квартира Джерома расположена в неплохом месте, хотя с моей, конечно, не сравнить. В те дни, когда дует северный ветер, сюда доносится запах с химического завода, но в остальном — очень недурная квартирка. Больше моей, если учесть мастерскую, в которую он никого не пускает. В гостиной главное место занимает огромный буфет. Он возвышается, как алтарь в кафедральном соборе. Подарок Леонида Брежнева. Дома у Джерома чище, чем у любой женщины. При этом он обходится без женщин — и не только в смысле уборки. Интересно, все англичане такие чистюли или только английские гомики? Во времена холодной войны Джером работал на нас шпионом. Заодно в Кембридже читал лекции по истории искусства. Вот уже седьмой год в России ему не платят пенсии за военные заслуги, а в Англии он объявлен в розыск как изменник. Поэтому он находится в очень стесненных обстоятельствах. Он мечтает издать мемуары, но бывшим шпионам, которые торгуют своими откровениями, нынче цена рубль за дюжину. Единственный его талант, который пользуется спросом на рынке, это умение копировать старых мастеров. Поэтому он и попал в нашу команду. Я замечаю коричневую кожаную летную куртку, которая, судя по размеру, не может принадлежать высокому тощему Джерому. Закуриваю. Пепельницы нет, поэтому приходится воспользоваться блюдцем. В соседней комнате заиграли на пианино.