Дэвид Митчелл - Литературный призрак

— Я возвращаюсь к себе на Святую гору, — сказала я. — И больше ноги моей не будет в долине. Навещай меня, сестра, если силы будут. Вы знаете, где найти меня.

Человеческий глаз смотрит на меня сверху. Он притворился падучей звездой, но меня не проведешь. Разве падучая звезда может лететь прямо, на одной высоте, не сгорая? Это не что-то там в форме чечевицы, нет, это именно человеческий глаз, который смотрит на меня с высоты, как и положено глазам. Чьи они и чего им от меня надо?

— Поразительно! — прошелестело Дерево, и я различила в его шепоте улыбку. — Откуда у тебя такое чутье?

— О чем ты? — не поняла я.

— Его еще даже не запустили!

Я снова отстроила свой чайный домик. Учителя нашего Будду склеила соком растений. Мир не погиб, хотя зло вырвалось из преисподней и затопило-таки его в тот страшный год. Беженцы, которые пробирались к своим родственникам на вершину горы, время от времени рассказывали мне, что происходит. Рассказывали про детей, которые доносят на родителей и становятся прославленными героями на час. Про грузовики, набитые докторами, юристами, учителями, которых везут в деревню на перековку, чтобы крестьяне их перевоспитывали в исправительных лагерях. Крестьяне не понимали, как перевоспитывать, исправительные лагеря не успевали достроить. Красных дружинников направляли охранять осужденных, и охранники со временем понимали, что они такие же пленники, как их жертвы. Эти красные дружинники — мальчики из Пекина и Шанхая, вырванные из привычной городской жизни. Головастого объявили голландским шпионом и отправили во Внутреннюю Монголию в тюрьму. Врагами народа объявили даже соратников Мао, творцов Культурной революции. Если раньше их восхваляли, теперь из Пекина подул другой ветер и их поносили на каждом углу. Что ж это за место такое — «столица», где вырвались на волю все темные силы? Самые кровожадные властители древности — котята по сравнению с сумасшедшим Мао.

Монахи больше не молились в монастырях, колокола молчали, и это продолжалось много лет.

Как сказал тот проводник своему другу — желтоволосому дьяволу: «Это было слишком ужасно».

Сменяли друг друга времена года. Я ни разу не спустилась вниз, в деревню. Зимой, правду сказать, было холодно и голодно, но лето все окупало. По утрам, когда я развешивала выстиранное белье, ко мне прилетали стаи ярких бабочек. У горной кошки родились котята, они стали почти ручными.

Горстка монахов вернулась в монастырь на вершине горы. Партийные власти не обратили на это никакого внимания. Проснувшись однажды, я обнаружила под дверью конверт. Это было письмо от моей дочери! И в нем фотография, да еще цветная! Читать я не умею, пришлось ждать, когда мимо пройдет монах. И вот что он прочитал:

Дорогая матушка!

Говорят, сейчас письма стали иногда доходить. Решила и я попытать удачи. Как видишь по фотографии, я уже немолодая женщина. А молодая женщина слева от меня — твоя внучка. На руках у нее ребеночек — это твоя правнучка! Мы небогаты. После смерти моего мужа лишились ресторана. Но дочка убирает квартиры иностранцам, так что мы не бедствуем. Надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой на Святой горе. Ведь жизнь меняется, и все возможно. Если же этого не случится, мы обязательно встретимся на небесах. Мой приемный отец много рассказывал мне про твою Святую гору. Он уже умер. Поднималась ли ты когда-нибудь на самую вершину? Оттуда, наверное, виден Гонконг! Береги себя. Я молюсь за тебя. Молись и ты за меня.

Потихоньку стали появляться паломники. Их становилось все больше и больше: тонкий ручеек превратился в поток. У меня появились деньги, и я обзавелась цыплятами, и медной сковородкой, и мешком риса на зиму. Все чаще стали бывать иностранцы: то длинноволосые, то размалеванные, то черные, то розовато-серые. Уж не слишком ли много их пускают? С другой стороны, иностранцы приносят деньги. У них денег куры не клюют! Говоришь им, что бутылка воды стоит двадцать юаней, — и они платят, даже не дав нам возможности поторговаться. Очень невежливо с их стороны.

Однажды был такой случай. Летом комнату наверху я сдаю. Сама сплю внизу, на кухне — повесила там отцовский гамак. Конечно, мне это не по душе, но что делать — нужно подкопить денег на похороны или на случай нового голода. За ночлег с иностранца я получаю больше денег, чем выручаю за неделю с нормальных людей, торгуя лапшой и чаем. В тот вечер у меня остановились сразу иностранец и нормальная семья — муж, жена, ребенок. Иностранец не умел говорить — объяснялся жестами, как обезьяна. Наступила ночь. Я заперла чайную и легла в гамак. Сын моих постояльцев не мог заснуть, поэтому мать рассказывала ему сказку. Занятную сказку, как трое животных думают о судьбе мира.