Ольга Аль Каттан - Сто лет полуночества

Пусть вам повезет больше, чем нам. Пусть на вашем пути не возникнет призрак предательства и зависти. И то безмятежное время, проведенное, прожитое, выстраданное вместе, навсегда оставит глубокий след в душах. В цветных снах и воспоминаниях вы будете всегда вместе. Как на фотографиях, над которыми прольете немало слез.

О том, что все прошло, растаяло в дымке, оставив горький осадок и вопрос: "Почему?"

КАТЯ — немного загадочна, немного непонятна. Активная спортсменка и беззащитная душа. Растерянная. Или потерянная в этом мире. А может быть, на другой планете…

Женская дружба диктует свои жестокие правила. Женская дружба — гладкое море… до появления первого мужчины на горизонте. "Вечные" подруги незаметно превращаются в спортсменок на спринтерской дорожке. НА СТАРТ. ВНИМАНИЕ. ВЫСТРЕЛ! И они бегут, пытаясь догнать, а потом и обогнать друг друга. Они, не останавливаясь, убегают. Это закон жизни. Соперничество подкрадывается незаметно, амбиции захлестывают. Наступает момент, когда вместо наивного "МЫ" громко заявляет о себе окрепшее и требовательное "Я". Опустела общая парта на пятерых. Каждый сидит теперь в своем собственном углу.

ЯНА — стальная скала с хрустальными вставками. Кажется, её ничто не сломит и не согнет. Вот за такие души борются между собой силы тьмы и добра. Она лидер, не терпящий возражений. Талантлива сверкающими мыслями и фантазиями. Талантлива до неприличия. Господь знает, куда вкладывает души. И борются, сражаются вдали от посторонних глаз свет и тьма. За кем‑то будет победа…

Расстаемся, смеясь (скрепя сердце). И, смеясь, вспоминаем былое (уже потом с улыбкой, без слез). Расстаемся с пустотой в душе и грустью потери.

Растаяли последние иллюзии. Вечной дружбы, в которую верили всем сердцем, не бывает. Еще одно горькое разочарование на таком долгом и тяжелом пути взросления.

С фотографий смотрят счастливые лица. Пятеро. Когда это было? Давно. Кажется — в прошлой жизни. Как это было? И почему все прошло?

В распахнутое окно аудитории ворвался вольный ветер. Опрокинул неуклюже глиняную вазу. Она легко покатилась по наклонной подоконника и упала. Разбилась вдребезги. Преподаватель начал обычную перекличку.

— Яна, а где же твои подруги? Куда пропали? Может, заболели… Опять отсутствуют, — недовольно проставляла галочки Ольга Ермолаевна.

— Не знаю, давно с ними не общалась, — ответила студентка, складывая в мусорное ведро пять глиняных черепков. Как будто дружба. Как будто была.

Затерялась где‑то Юлькина любовь. В каких краях? Надолго ли? С синими глазами, с волчьим страхом бродит по белу свету. Чего‑то ищет. А Юлька ждет.

Вспоминаю, как смеялась она, хрустальным звоном переливался голос, и блестели, огнем горели её глаза. Парни сходили с ума, сворачивали шеи, провожая взглядом статную красавицу. И, сидя на первой парте, с важностью красила она свои ноготки. Заглядывала в глаза преподавателю, кивала головой, задавала вопросы и продолжала наносить блестящий лак на очередной ноготок.

"Хочу, хочу быть знаменитой и сделать карьеру! Только карьера — и ничего больше", — спорила она с подругами и бегала по дискотекам, в шумной толпе студенток выделяясь озорной красотой своей.

А потом разом рухнуло все. И пропала Юлька. Осталась только серая тень с потухшими углями вместо глаз. Выстроив вокруг себя стену бетонного отчуждения, отгородилась она от мира. Никого и ничего не замечала, ступая по какому‑то своему замкнутому кругу. Ни улыбки, ни смеха, ни даже слова. Боль и злость внутри поселились, горькая обида душу иссушила. Молчит Юля. Таится. Одна. Сама так захотела.

А мужчины… Они все так же глядели вслед, да только ей это ни к чему. Затерялась Юлькина любовь где‑то… И ночами, плача в подушку, проклинала она и себя, и жизнь–тоску паскудную, и Бога, который про неё забыл.

Она подняла руку.

— Можно с Вами поговорить? — словно выкарабкиваясь из трясины загнившего болота, все выше и выше тянула руку, пробуждаясь от болезненного сна.

— Ты что‑то хотела, Юля?

— Можно с Вами поговорить?

Студенты перестали писать, застыв над своими заданиями в недоумении и любопытстве.

— Конечно, — удивленно ответила Ольга Ермолаевна.

— Прямо сейчас… можно?…

О чем могли говорить преподаватель и ученица? В узком коридоре института, под мерную диктовку юридических постулатов, под рассказы об исторических сражениях, под любопытствующие взгляды снующих мимо студентов и преподавателей. Только камень, лежавший на сердце так долго, рассыпался на песчинки. И хлынули потоком слезы. И слова.