Михаил Белозеров - Река на север

— Так, я понимаю, вы его ищите? — осведомился и сосредоточенно замолчал.

Напрасно было искать в нем признаки раскаяния Истребителя окурков, скорее он походил на годовалый тульский пряник — черствый и старый.

Изюминка-Ю вздохнула и в нетерпении снова просунула руку под локоть. Рука была теплой и приятной.

Художник молчал. Женщины — тема колье в рисунке платьев — такие разные, со стен разглядывали их. Казалось, он забыл, зачем они пришли, а может, его мучило раскаяние за проявленные чувства. Иванов кашлянул.

— Вначале я его видел, — вдруг заговорил он. — Это был глас свыше... Вы знаете, что это такое? — Художник сочетал в себе черты популиста и затворника. — Он сказал мне: "Иди и прерви серебряную нить..."

— Какую нить? — простодушно перепросила Изюминка-Ю.

— Небесную! — Палец ткнулся в потолок, а голос прозвучал, как из подвала.

Истребитель окурков, не глядя на них, перешел на проникновенный шепот:

— Ибо сами не ведаете, что творите! А там... — потыкал в потолок, — там все видно... и ниспослано...

Его убежденность стала их забавлять. Он запнулся.

— И все же? — спросил Иванов.

На лице Истребителя окурков опять появилось выражение нетерпения:

— Я эмоционально на десять лет моложе, чем интеллектуально. — Он предпринял последнюю попытку избавиться от них.

— Прямо как из учебника по психологии, — вспомнил Иванов.

— И я о том же... — упрямо произнес художник.

Кончики его ушей налились малиновым цветом.

— Расскажите нам еще что-нибудь, мы тоже психи, — сказал Иванов, — только тихие.

Художник смешался:

— Ладно, синий у меня вторник, красный — четверг. Дайте подумать. Да, желтый. В желтый я, конечно, бездельничаю. Значит, в желтый... — Последней фразой он не выдержал тона — сорвался петухом: — Я их всех вижу! Каждое утро вижу! Кто знает, пусть ответит! Зачем они приходят?!

Замолчал, осоловело уставившись пустыми глазами, обведенными черными впадинами бессонницы. Казалось, он снова пребывал в вечном трансе, откуда его можно было вытянуть только встряхнув хорошенько.

— А что такое желтый? — осторожно выдохнула Изюминка-Ю, и он услышал, как ее дыхание щекочет ему шею.

— Это было позапозавчера, — поведал художник, взгляд его погас, он мельком оглядел комнату, стол, усыпанный растертыми окурками, пеплом, — захватанные стаканы, исходящие селедочным запахом, и груду истребленных журналов. — Полбанки еще стоит, — добавил он — нижняя губа в задумчивости отвисла. — Не допили... Впрочем, — подобрался, — не помню... С тех пор не видел. Больше его здесь не было. Нет, нет, не заглядывайте. Не надо — сглазите!

Иванов почувствовал, что Изюминка-Ю разочарована. Все, что окружало художника, было связано лишь с врачебной тайной.

— Что там насчет серебряной нити? — осведомилась она дружески. — Очень интересно...

Истребитель окурков слыл и художником-коллажистом: компоновал картины из старых фотографий, например, женское чрево с вылезающим космонавтом — шлем блестит под солнцем. Что-то от Сислея, только на современную тематику. Странно, что интеллектуальность не продляет жизнь. Один из парадоксов жизни. Уравнивает шансы — не в этом ли таится религиозность. Уж здесь-то природа явно дала маху, снивелировала всех под одну гребенку. К счастью, никто не в обиде. В юности ты фаталист, в зрелости — прагматик, но что-то от фаталиста в тебе все-таки остается, потому что так просто приятнее жить.

— Отправляйтесь лучше к его другу Савванароле. — Повернул голову так, что свет лампы теперь бил им в глаза, — окончательно избавил их от попытки что-либо разглядеть.

— Савванарола? — переспросил Иванов. — Это тот сумасшедший? — чуть не осведомился вслух.

— Синий в крапинку, с орнаментом по черепу, здесь и здесь. — Лицо художника осталось невозмутимым, как отмершая кора.

— Чудной... — прошептала на ухо Изюминка-Ю.

Художник быстро показал:

— Рот от скальпеля, капустный чуб и... забыл, — мучительно потер лоб, упал на дно собственных догматов, — с метками Виньона...

Изюминка-Ю радостно потыкала в бок — что я говорила?!

Много бы он отдал, чтобы они оказались здесь одни. Неужели опытность заключается в том, что тебе снятся одни и те же сны, а женщины волнуют только в определенных ситуациях?

— Идите... идите... к нему, — художник беспардонно подтолкнул их к выходу, — к этому... всезнайке...

— Ах, да... — вспомнил Иванов. — Он еще... — но не сказал, что значит "еще". Изюминке-Ю лучше было этого не знать.