Михаил Белозеров - Река на север

— Мои, конечно...

— А-а-а... — наставительно протянул доктор Е.Во. — Чем ты меня прошлый раз угощал?

— Вот из этого ящика. За вашу карьеру, господин Е.Во.

Человек рядом икнул, и Иванов отвлекся.

— Тихо... — прошептал он.

Он впервые подумал о пистолете, который все еще болтался в кармане брюк. За все время он ни разу не вспомнил о нем. Он только подумал, как он хорошо срабатывает, и как лежит в руке — почти незаметно, и какую придает ему власть над доктором Е.Во.

— Дрянной у тебя сегодня коньяк, — произнес доктор Е.Во. и повернулся в их сторону, так что Иванов отпрянул, а потом увидел его в профиль. Вряд ли он являлся его украшением из-за слабого подбородка.

— Зато закуска хорошая, — ответил человек с фигурой Шварценегера.

— Да, закуска хороша. Сознайся, ты меня намеренно спаиваешь? Учти, за сокрытие посторонних я прикрою твою лавочку. Чьи следы-то?

— Ну что вы, господин помощник полицмейстера. Какие?

От человека, который стоял рядом с Ивановым, исходили волны страха.

— Если меня поймают, мне хана, ик-к-к... — Иванов узнал артиста-кукольника. — У меня нет документов, ик-к-к... Меня вышлют...

— Радуйтесь, — прошептал Иванов.

— А жена? — растерянно спросил артист. — Она никуда не хочет уезжать, даже если начнется Второй Армейский Бунт.

— Да не икайте же! — прошептал Иванов.

Их спасало только равномерное гудение вентилятора под потолком.

— Не-не-не могу-у... На полицию у меня всегда такая реакция, ик-к-к...

— Лучше сделайте, чтобы он убрался.

— Я всегда был трусом, — обреченно сознался артист.

— Ну так забудьте об этом на пять минут, — посоветовал Иванов.

— Мне бы вашу уверенность... — артист поднялся. — Ладно, попробую.

Иванов ждал чего-то необычного и подумал: "Не очень-то он..." Но вдруг в фон разговора откуда-то из коридоров вмешались возбужденные голоса спорящих людей и крики. От неожиданности Иванов даже оглянулся. Чревовещатель походил на человека, проглотившего гвоздь и пытающегося от него избавиться. Он очень старался. Затем Иванов снова припал к щели: Доктор Е.Во. оставил коньяк и пробирался к выходу между тележкой с мукой и ящиками.

— Выходите! — Влас открыл шкаф. — Сегодня он обошелся одной рюмкой. Но зато бутылку прихватил с собой.

— Спасибо. — Артист сунул ему в карман деньги. — За двоих, я ему обязан. — И кивнул на Иванова.

— В следующий раз не попадайтесь, — прогудел Влас.

Он выпустил их через черный ход на свежий воздух, где гнили бочки и пахло тухлой селедкой. В предрассветной тишине среди замерших кварталов города угадывалась только река. Иванов чувствовал ее всей грудью. Пожалуй, она была единственным живым существом в мире камня, бетона и несправедливостей.

— Спасибо, — произнес артист. — Если бы не вы... у меня всегда реакция задним числом.

— А как же жена? — поспешно спросил Иванов, всматриваясь в темноту.

— Она местная, — пояснил кукольник, — ей ничего не грозит. А он меня уже и так месяц прячет, — добавил он, забывая отряхнуть муку с брюк. Лицо его снова выражало обреченность.

— Неплохо зарабатывает, — высказал предположение Иванов. — Железные нервы.

— У него такса. — Терзаниям артиста не было предела, словно весь свой запал он израсходовал на чревовещание.

— Ему бы в кино сниматься, — заметил Иванов.

— А он и есть бывший киноактер. — И артист назвал известную фамилию. — Был актером, а стал — пекарем.

— То-то я гляжу, знакомое лицо, — удивился Иванов.

— Никогда, никогда себе не позволял... — вдруг покаялся артист.

— Чего? — удивился Иванов.

— Никогда, никогда себе не позволял... — Артист снова стал икать.

— Да бросьте вы... — посоветовал Иванов.

— Это у меня реакция, — в третий раз пояснил артист, — ик-к-к...

— Я понял... — очень серьезно произнес Иванов, поспешно придавая лицу соответствующее выражение.

— Никогда себе не позволял дурачить людей... — признался наконец артист, — докатился... ик-к-к...

— Вы бы еще повинились... — заметил Иванов, кивнув на дверь, из которой они только что вышли.

— С каждого человека он платит полиции ровно половину, — пояснил чревовещатель, справляясь с минутной слабостью, — ик-к-к... Да что это, господи? — Он старательно сдерживал икоту. — Пойду домой... к жене... ик-к-к...

И они расстались.

Купы деревьев скрывали верхние этажи. В одном из окон второго этажа ходила узкобедрая блондинка с обнаженной грудью. Жестяной карниз ограничил картинку темно-красной полоской трусиков. Резко очерченные складки углов рта, всклокоченные волосы с черными корнями и породистое изверившееся лицо. Пила: чай, кофе? Пар смешивался с сигаретным дымом, который она выдыхала из нервно-подвижных ноздрей. Сигарета, зажатая между растопыренными пальцами с шиком, который должен поражать неискушенного собеседника, превращалась в пепел. Ложь? Изнутри? От седьмого ребра? Не бывает! Плох был тот Адам. Не верила. Такая милая, нежная сестренка с отполированными коготками... Утешительница сердец и плоти. Только не ради мужчин. Не ради их душ. А, собственно, тогда для чего? Ха-ха... в задницу с вашими сантиментами. Уж я-то, я то-то, я-я то-то... ох, как худо... знаю эту жизнь... "Позвонить, что ли, товарищу Козлу? Нас двое есть..." Инверсная выразительность. Изучая себя в оконном отражении, откинула со лба прядь, провела большим пальцем поперек складок, вздохнула и, заметив седой волос, вырвала с корнем. Замерла от предчувствия одиночества и тоски. "Чтобы себя понять, надо придать лицу соответствующее выражение обреченности. Иначе... иначе... ах, не все ли равно..."